По-прежнему пребывая в замешательстве, он принес восковую дощечку и грифель – блокнотов и карандашей в это время, конечно, еще не было. Я сообразила, как это работает – острым концом пишешь, а тупым, широким, стираешь записи, и опять появляется место для новых. Фартук мне все-таки пригодился, потому что в нем был большой карман, куда я могла класть дощечку, когда несла еду и напитки или собирала грязные тарелки и бокалы. Теперь все пошло гораздо лучше. Я пронумеровала столы и разделила дощечку на три столбика для заказов, благодаря чему ни разу больше не ошиблась и ничего не забыла. Я заметила, что люди шушукались – вероятно, не каждый день увидишь грамотную подавальщицу, – но меня это совершенно не волновало. Месье Мирабо, преодолев сомнения, тоже был более чем доволен моим эффективным методом работы. Ему даже пришло в голову, что, может, я и считать умею достаточно для того, чтобы принимать оплату. Тогда у него появилось бы время для приготовления рагу из оленины – задачи, по словам месье Мирабо, очень сложной и требующей самой высокой степени концентрации. Я тут же заявила, что в цифрах разбираюсь плохо (и по меркам моего собственного времени вовсе не лгала). В ответ он, грустно пожав плечами, предположил, что вставить в голову бабы отсутствующие мозги не удалось бы, пожалуй, даже самому старательному учителю.

Несмотря на утомительную работу, время тянулось мучительно медленно. Часы мне были не нужны, потому что колокола всех окрестных соборов очень кстати били каждый час. Некоторые звонили даже каждые пятнадцать и тридцать минут, поэтому все знали, сколько сейчас времени. В Париже почти на каждом углу стоял какой-нибудь собор или монастырь с колокольней, и не услышать перезвон было просто невозможно. Я пахала час за часом, а Себастьяно так и не появился. Постепенно я начала нервничать и задаваться вопросом, все ли верно разузнал Гастон. В конце концов, Себастьяно мог приходить сюда вовсе не каждый день, а всего лишь раз или два в неделю. А я буду зря торчать тут как дура.

В «Золотом петухе» все еще царило оживление, хотя суматоха несколько улеглась. Приходили в основном торговцы с рынка и владельцы лавок, иногда вместе с женами – солидные господа, желавшие просто спокойно поесть. Но чуть позже я разволновалась, потому что после часа дня в таверне стали появляться мушкетеры. Они уже полностью заняли один из столов.

– Откуда здесь так много мушкетеров? – спросила я как бы между прочим у месье Мирабо, забирая на кухне очередную порцию воловьего жаркого.

– Рядом казарма гвардейских частей. Но многие молодые господа и живут в округе, они каждый день у нас едят. Отличные клиенты, большинство из них – древняя знать. Храбрые офицеры. Гордость короля и кардинала. Будь с ними пообходительней, дитя мое!

Некоторые мушкетеры появлялись тоже в сопровождении дам. Под конец вошли пятеро гвардейцев в прекрасном расположении духа в компании двух девушек моего возраста. Обе расфуфыренные, с нарумяненными щеками, завитыми локонами и кружевными декольте. Принарядились и гвардейцы. Расстегнутые из-за жары камзолы были украшены золотой тесьмой, рубашки с пышными рюшами, сапоги надраены до блеска, а перевязи для шпаг обшиты серебром. Широкополые шляпы с перьями полетели на прибитую рядом с входной дверью полку, перевязи с оружием были повешены на крючки за скамьями, где их владельцы в любой момент могли до них дотянуться. Не прерывая оживленной болтовни, мушкетеры расположились за последним свободным столом. Обливаясь потом, на отяжелевших ногах я потащилась к новым посетителям, чтобы принять заказ. Надежда на то, что Себастьяно еще появится, почти улетучилась. Но в эту самую минуту подоспел еще один припозднившийся посетитель. Сняв шляпу, он положил ее к остальным и стал оглядываться в поисках своей компании. От страха я выронила восковую дощечку. Это был Себастьяно.

– Эй, Себастьен, ну наконец-то! – крикнула одна из юных дам с кокетливой улыбкой. – Иди сюда, мы оставили для тебя местечко!

Улыбаясь, Себастьяно пересек комнату. На меня он не смотрел, только на своих друзей за столом. Сделав следующий шаг, он наступил на мою восковую дощечку, которая под его сапогом раскололась надвое. Я поспешно нагнулась, чтобы ее поднять, чего лучше было не делать – потому что Себастьяно наклонился в ту же секунду и мы с размаху столкнулись головами.

– Что, черт по… – он выпрямился, раздраженно потирая лоб. Несколько мгновений спустя он узнал меня, и лицо его приняло грозное выражение: – Ты?

Я тоже терла лоб. Было очень больно, и я чувствовала, как на месте удара растет шишка.

– Простите, – вяло извинилась я.

– Себастьен, это не та ли девчонка, что сегодня утром бросилась тебе под ноги?

За вопросом молодого гвардейца, сидящего на скамье с краю, последовал всеобщий хохот. Это был миловидный тип лет двадцати с небольшим с каштановыми локонами и темными глазами под густыми ресницами. Поднявшись, он собрал обломки дощечки и протянул их Себастьяно.

– Смотри, что ты натворил, – усмехаясь, сказал он. – Боюсь, теперь это милое дитя не сможет принять наш заказ.

Себастьяно, нахмурив лоб, рассматривал восковую дощечку или, лучше сказать, то, что от нее осталось. На ней еще сохранились последние заказы соседнего стола.

– Это ты писала? – спросил он.

Во рту у меня пересохло, и я только молча кивнула. Как же он невероятно красив! Я чуть было снова не разрыдалась при мысли, что он меня не помнит. Глаза жгло от наворачивающихся слез. Судорожно щурясь, я отвела взгляд. Если я не возьму себя в руки, никогда не смогу привлечь его внимание. Точнее говоря, то внимание, которое для меня ценно, а не «Посмотри-ка, что за деревенщина».

– Что это за девчонка, Жак? – спросила одна из дам молодого человека, поднявшего дощечку.

– Ах, да она сегодня утром во время этой суматохи на рыночной площади хотела поговорить с Себастьяно.

– И о чем же?

Краем глаза я видела, что Жак многозначительно улыбнулся.

– Этого мы не знаем, – вмешался в разговор другой гвардеец. – Вероятно, тут какие-то сладостные секреты.

Они с Жаком походили друг на друга как две капли воды, видимо, будучи близнецами. Различались они только цветом штанов. У Жака были серые, а у его брата голубые.

– Себастьен, Жюль говорит правду? – спросила вторая девушка. – У тебя с малышкой сладостные секреты? Мила-то она мила. Но ей стоило бы принять ванну.

Снова взрыв всеобщего смеха. Я почувствовала, как от смущения кровь прилила к щекам. Больше всего на свете мне хотелось провалиться сквозь землю.

К моему великому облегчению, Себастьяно не поддержал этого обстрела насмешками.

– Оставьте ее в покое, – сказал он. – Девчонка меня вовсе не знает. Она просто ошиблась. – Он обратился ко мне: – Так ведь?

Я