Аргон

Аргон донес Ксеона до лазарета и опустил на деревянный стул. Ксеона била дрожь, карие глаза метались в панике, кровь текла из ран на щеках, лбу и шее. Аргон крепко сжал его окровавленную руку.

– Тише-тише, – шептал Хуракан, семеня по комнатке и собирая склянки, травы и целебные масла. – Сейчас станет легче, сейчас подлечим тебя.

Эльба стояла в оцепенении, как и Эрл Догмар. Они не покидали лазарета и молчали, не спуская глаз с трясущегося в агонии юноши.

– Сейчас будет… – старик, не договорив, вылил отвратительно пахнущую жидкость на раненое плечо Ксеона, и тот яростно зашипел от боли. – Прости, сынок, прости.

– Что они с ним сделали? – наконец подала голос Эльба, но никто ей не ответил.

Повисла гробовая тишина. Аргон в отчаянии наблюдал за другом, крепко держа его за руку. Ксеон еле дышал и выглядел невероятно испуганным. Израненный и изнуренный, он то и дело терял сознание, но Хуракан велел Аргону встряхивать его за плечи.

– Он не должен засыпать! – гремел он раз за разом. – Не должен засыпать!

И Ксеон не засыпал. Он посматривал на Эльбу, видел ее голубые глаза и мужественно выпрямлялся. Правда, потом ему становилось еще больнее, и он громко стонал.

Аргон все это время старался дышать ровно, не поддаваясь отчаянию и панике. Он вспоминал своего отца, вспоминал его советы и стойко терпел, позволяя Хуракану залечивать кровоточащие ссадины. Сколько они просидели в лазарете, никто не знал. Время то замедлялось, то неслось с немыслимой скоростью. В конце концов Ксеону позволили уснуть, и Аргон перевязал все его раны. Он отмыл лицо друга от грязи и стянул с него кожаный жилет. На шее Ксеона Аргон заметил странный круглый ожог. Неужели они пытали его раскаленным железом?

– Давай лучше…

– Нет. – Сильф не позволил никому приблизиться к другу, словно сторожевой пес. Ярость клокотала в нем, будто вулкан, и он старался меньше говорить, так как понимал, что ничего путного сейчас не скажет.

Вскоре все покинули лазарет, но Аргон остался. Он устроился на деревянном столе, на котором совсем недавно Эльба зашивала ему раны, и уснул там, подложив под голову накидку. В его голове роилось множество мыслей. Он вспоминал Нубу и то, как она умирала на его руках. Вспоминал, как держал в руках пепел, оставшийся от его отца. А еще вспоминал о своей матери. Аргон долгие годы упрямо гнал от себя все мысли о Бригиде из Дамнума. И вот все его старания оказались напрасными. Спустя пять лет он вновь думал о женщине, из-за которой все в его жизни стало абсолютно другим. Пока люди не видят смерти, они в нее не верят. Его мать заболела так неожиданно, что они с отцом даже не успели ничего понять. Аргон не мог смириться с ее смертью. Как она могла умереть, если он до сих пор слышал ее голос, чувствовал ее запах? Его мать всегда была самой прекрасной и понимающей. Он мог разговаривать с ней часами. Возможно, отец тоже разглядел в ней эту черту. Но матери не стало, и мир опустел. Аргон только и делал, что пытался заполнить пустоту, возникшую в груди. Он совершал безумные поступки – и им восхищались. Он рисковал жизнью – и его называли смелым. Аргон перестал видеть вещи такими, какие они есть, сам наделял их определенными свойствами, и в этом была вся прелесть. В мире, в котором нет смерти, жить проще. Рисковать проще. Делать выбор проще.

Но вот умерла Нуба. По его вине. Потому что он решил, что отправиться в Черные Топи совершенно безопасно, и додумался позвать с собой лучших друзей. Погиб его черный ястреб, которого он нашел еще птенцом в ущелье и сам воспитывал. А затем погиб отец. Мир стал странным и чужим, он вновь навязывал Аргону свои правила, напоминал о том, что люди смертны и все близкие когда-нибудь уйдут. Но ему пришлось встать на ноги. Отец ушел, но оставил ему свой клан и свое наследие. Разве у Аргона были варианты?

Сейчас в лазарете лежал Ксеон – человек, которого он знал всю жизнь. Он был ему братом, другом и советчиком. А еще он был его совестью.

Что случается, если человек теряет совесть?

Аргон проснулся в полном смятении. Он приподнялся на локтях, взглянул на Ксеона и понял, что тот еще спит. Аргон умылся и присел на край стола. Алман даже не представлял, сколько злости и ненависти скопилось в одной человеческой душе! Лишь Аргон. Лишь его ярость. Но и ее хватило бы, чтобы заполонить весь Калахар.

Послышался сухой кашель. Молодой предводитель выпрямился и посмотрел на друга. Тот, как всегда, недовольно нахмурился и проворчал:

– Какой болван перевязывал мне шею?

Аргон подлетел к Ксеону и ответил:

– Я, конечно.

– Ты придушить меня захотел? – Ксеон взглянул на него. Один его глаз был словно полностью залит кровью из-за полопавшихся в нем сосудов. – Повязки давят.

Юноша попытался стянуть их, но Аргон недовольно свел брови:

– Подожди ты. – Он аккуратно ослабил повязку на шее. – Лучше?

Ксеон кивнул. Он медленно присел и поморщился от боли. Затем грубо выругался и, словно старик, прокряхтел:

– Внутри будто иголки.

– Ты зачастил в лазарет. Влюбился в Хуракана?

Ксеон усмехнулся, а потом поджал разбитые багрово-синие губы.

– Давай сегодня без твоих шуток, болван. Я не в настроении.

Аргон кивнул. Он не знал, как выразить свои чувства, и просто положил ладонь другу на плечо.

– Я рад, что ты пришел в себя.

– Я тоже.

– Что случилось? – Голос Аргона стал мертвенно тихим. – Что Алман сделал?

Ксеон уставился в пустоту. На его лице отразилась буря эмоций, и Аргон озадачено прищурился, а Ксеон проговорил:

– Тысячи.

– Что?

Ксеон взглянул на него и повторил:

– Тысячи воинов, десятки тысяч. Вооруженные и подготовленные. Не речные шуты и не разбойники из Долины Ветров, а войско Каменных Сердец и отряды Огненных санов. Если мы и планировали победить в этой войне, то ошибались, Аргон.

– Но…

– Ошибались, поверь мне.

– Я верю