Один из олимпийцев остановился и повернулся к нему. Перси чертыхнулся: для удара гарпом тот стоял слишком далеко, а бластер уже поднимался для выстрела. И тут вступила в бой Медуза. Даже Перси ощутил, каких сил и боли это ей стоило, но олимпиец грохнулся на землю и рассыпался на кусочки. Он окаменел прямо на месте! Вот и еще одна деталь легенды оказалась правдой! Значит, Медуза и вправду могла… он уже ворвался в пещеру, и времени думать больше не осталось. Прямо перед ним выстроился отряд хорошо вооруженных олимпийцев, человек шестьдесят или семьдесят. А за ними виднелись странной формы блестящие машины, нацеленные вглубь пещеры – туда, где на потолке разгоралась все ярче, увеличиваясь в размерах, воронка багровой энергии. Еще немного – и они получат подкрепление из того, чужого мира! Перси отчаянно бросился в атаку, рубя мечом направо и налево; головы летели прочь, как луковицы со стрелками зеленого лука на разделочной доске. Рядом рычал свирепым зверем Полидект, следом за ними в пещеру ворвались и другие воины с Серифоса. Но они опаздывали! Он ясно понимал это, видя, сколько олимпийцев отделяют его от открывающегося портала, и все же продолжал рубить, парировать удары и уклоняться от смертоносных лучей. Багровая воронка на потолке становилась все больше, и сквозь нее все отчетливее становились видны очертания прорывающейся с той, чужой стороны огромной машины.

– Бросай меня, Перси! – послышался у него в мозгу отчаянный крик горгоны. Он замахнулся и изо всех сил швырнул голову в самый центр багровой воронки. Сознания его коснулось одно, последнее наставление, а потом голова коснулась алой энергии и взорвалась.

Клубившееся на месте взрыва облако каменной пыли медленно осело, и олимпийцы взвыли в отчаянии: портал исчез, и на этот раз уже навсегда. Олимпийцы лишились последнего шанса. Войско с Серифоса тем временем навалилось на врага. Редким олимпийцам удалось бежать из пещеры; остальные же сражались насмерть.

Что там последнее успела передать Медуза его сознанию? Стихи! Стихи? Какие? Те, что начинались словами: «Там же и Сын Данаи явился, удалью и отвагой сияя…»

Он стоял на залитом солнцем склоне у северной оконечности небольшого острова. Поблизости никого не было видно. Перси тупо оглядывался по сторонам. Что за… тут, вспомнив, что именно передала ему телепатически Медуза, он понял. Не то, чтобы это ему нравилось, но он понял. Персей исполнил свою роль в одной пространственно-временной вселенной, и все, что он мог теперь – это объявиться в следующей, начиная с первой реплики. Конечно, пергамент исчез, но стихотворение, связанное с Перси – Персеем, никуда не делось. С помощью субъективной ауры и психологического импульса, полученного Перси от Медузы, для перемещения в следующую вселенную ему достаточно было вспомнить несколько строчек стихотворения. Зачем? Затем, чтобы на этот раз все обошлось без ошибки. Чтобы на этот раз его не уговорили убить последнюю из горгон и лишить тем самым человечество тех древних знаний, которыми та могла бы с ним поделиться. Чтобы на этот раз он, наконец, не свалял дурака. Он жалел об этом. Особенно он жалел о потере Энн, с которой едва успел познакомиться. Хотя, если подумать, разве в этой вселенной не будет другой Энн Драммонд? И разве не может он здесь действовать успешнее? Теперь он в курсе происходящего. Ну да, он исполнит для горгоны ту мелочь, которую она от него ждет, но сначала Перси – или Персей, он ведь может называть себя так здесь, правда? – может чуть расслабиться. Он вооружен, он знает свою силу – и на этот раз никому не обвести его вокруг пальца. Нет, на этот раз Серифос с самого начала узнает, кто он такой!

Он начал спускаться по склону, не заметив молодого человека в ванне, вдруг объявившегося в водах залива. Равно как не заметил он отряда солдат царя Полидекта, поглощавших свой скудный паек в кустах ниже по склону. А если бы и заметил, вряд ли знал, что у их командира имеется дурная привычка глушить незнакомцев, подкравшись к тем сзади, – конечно, если те одеты в неплохую одежду, которую можно конфисковать забавы ради. В особенности после жаркого, утомительного дня бесплодных поисков гарпий для зверинца царя Полидекта…

И вот я, наконец, исполнил то, о чем мечтал с самой демобилизации из армии в 1945 году: начал изучать древнегреческий.

– Ради всего святого, – допытывался мой добрый друг Колдер Уиллингэм, – зачем – в твоем-то возрасте? В твоем, мать его, возрасте?

– При чем здесь возраст? – отвечал я. – В конце концов, вспомни Като. Като начал учить древнегреческий в восемьдесят!

Колдер только руками развел.

– Ладно, ладно. Но у того парня хоть хорошая база была в виде латыни.

И все же я продолжал. Я надеялся, что древнегреческий пригодится мне в фантастических рассказах. Увы, они никак не хотели совмещаться. Спустя несколько месяцев я погряз в долгах (что, если честно, случалось со мной не так уж и редко) и начал голодать. Об этом узнал Фред Пол и нашел для меня работу, которая могла бы решить обе эти проблемы. Журнал издательства «Зифф-Дэвис» «Фэнтэстик Эдвенчерз» купил рисунок на обложку будущего номера и теперь искал подходящий к нему рассказ.

– Для тебя это просто идеальный вариант, – заявил Фред. – Они платят очень неплохо – при условии, что ты уложишься в недельный срок. И все это про Медузу – ту самую, про которую ты весь последний месяц только и говоришь. Согласись, идеально?

Я еще колебался. Я не мог оторвать взгляда от обложки, которую Фред захватил с собой в мою квартиру на 95-й Ист-стрит (всего в квартале к югу от Испанского Гарлема и в двух или трех – от того места, где заканчивается богатенький Ист-Сайд), и продолжал колебаться. Ну да, на ней, несомненно, изображена была Медуза с локонами из змей и всем таким, но кровь из обрубка шеи капала на башмаки типа, одетого по всем правилам семнадцатого века, в руке у него красовался тяжелый шотландский меч века восемнадцатого, и все это происходило на фоне крепостной стены, которую я датировал бы веком четырнадцатым… ну, или тринадцатым. Я указал Фреду на эти несоответствия.

– Вот только не надо этих технических мелочей, – отмахнулся он. – Ну, ошиблись немножко с эпохой. Все, что от тебя требуется в рассказе из этой обложки, – это отрезанная голова Медузы. Представь себе, что ты видишь ее не на обложке, а на чернофигурном античном кратере, и рассказывай все по-своему. Так что мне сказать «Эдвенчерз»? Ты хочешь эту работу или ты ее не хочешь?

– Я хочу эту работу, – сказал я, глядя на закрытую дверцу почти пустого холодильника. –