– Если бы они были живы… Я стоял бы на коленях вечность, вымаливая прощение. Знал бы, что никогда его не получу, но все равно просил бы…

От двойственности чувств и эмоций мутился рассудок. Дмитрию было невыносимо жаль себя, но в то же время он был сам себе омерзителен. Юноше казалось – он рехнулся, спятил в этом заключении. В нем будто поселились два человека, один – он сам, его измученное тело, каждой клеточкой просившее спасения, а второй – кто-то очень жестокий, уже приговоривший пленника к казни. Этот второй заставлял испытывать отвращение к самому себе и успокаивался лишь после очередной пытки, считая, что страдания физические очищают душу. Видимо, так выглядела совесть.

– Встать! На выход! – резкий окрик выдернул заключенного из череды раздумий.

– Опять? – бессильно простонал Дмитрий.

Ему вдруг подумалось, что если он откажется выполнять приказы, его добьют. Он отвернулся к стене, не глядя на часового. В карцере появился Влад.

– Не понял! Ты оглох? Я сказал – встать! – рявкнул он.

– Нет, – Димой вдруг овладела решимость на грани отчаянья.

Дракула выругался отборным матом, но бить не стал. Он поднял пленника за шиворот, встряхнул, как куклу, и выволок в коридор.

«Умная сволочь, – разочарованно подумал юноша. – Не ведется на провокацию. Ничего. Это все ничего…»

Тело отказывалось повиноваться, Дмитрий проклинал человеческую природу и эволюцию за слабость жалкой оболочки для разума и ненавидел себя.

«Хватит ли мне мужества вытерпеть все до конца? Как же больно…»

Его удивляло, что он до сих пор не оказался в лаборатории, но уже в другом качестве. Да и пытали его расчетливо, не нанося тяжких повреждений, но при этом причиняя жестокие страдания. Видимо, он был еще нужен Доктору Менгеле, или тот просто решил не торопиться и дать возможность бывшему ученику сполна осознать собственные ошибки.

Влад остановился перед кабинетом полковника, мстительно толкнул юношу лицом в стену, едва не сломав ему нос. Дима вскрикнул, на рубашку упало несколько кровавых капель. Из кабинета послышалось разрешение войти.

Дракула втащил заключенного и посадил на стул, защелкнув наручники, сам остался у двери. Дмитрий хлюпал носом, пытаясь остановить кровотечение, затравленно озирался по сторонам.

В кабинете, кроме самого Рябушева, находились еще Доктор Менгеле и Алексеева. Марина взглянула на него, смочила водой кусок ткани и скрутила пару жгутов, достав вату из шкафчика на стене.

Она подошла к юноше и отерла кровь.

– Запрокинь голову и посиди так, – велела женщина, вставляя ему в нос ватки.

– Ты меня не хочешь спросить, можно ли помогать этому человеку? – недовольно поинтересовался Геннадий.

Алексеева нетерпеливо дернула плечами и села на свое место.

– Мне неприятно видеть кровавые сопли, – холодно ответила она.

Дима внутренне сжался: Марина говорила искренне. Ей действительно было все равно, что дальше будет с ним.

– Ну-с, молодой человек, что вы нам скажете? – притворно-вежливо обратился к Дмитрию полковник, смерив усталым взглядом Геннадия и Алексееву. Было видно, что это не первая конфронтация ученого и женщины, и командиру решительно надоело разнимать их ссоры.

Юноша стиснул зубы и молчал, глядя в пол.

– Тебе задали вопрос, – прошипел Геннадий. – На меня смотри!

Его бывший ученик продолжал смотреть перед собой, впервые в жизни решившись ослушаться наставника.

– Плохо работаешь, Влад, – проворчал Рябушев. – Раньше тебе требовалось куда меньше времени, чтобы донести до бунтовщиков нужные мысли.

– Виноват, товарищ полковник! – отрапортовал Дракула. – Упорствует. Исправлюсь!

– Да не ты должен исправиться, а он, – вздохнул Андрей Сергеевич. Он знал, что у Влада с легкой руки Димы была кличка «дуболом». Так и есть. Отличный исполнитель, физически силен, послушен, но туповат. – Ладно, свободен. Подожди за дверью.

В кабинете было тихо. Дмитрий знал, что все выжидательно смотрят на него, но не мог заставить себя поднять голову.

– Так и будем молчать? – спросил Рябушев.

Юноша ответил не ему. Он обратился к Алексеевой:

– Простите меня, Марина Александровна. Я виноват перед вами и перед Женей.

– Мертвым ни к чему извинения, – неожиданно зло бросила женщина.

Дима вздрогнул, но продолжал смотреть на нее.

– Вы живы. Я прошу вашего прощения. Вы вправе не прощать меня.

– И не прощу. Посочувствую, возможно, чисто по-человечески, но не прощу.

– Ты просишь прощения только у Марины? – раздраженно перебил женщину Доктор Менгеле.

– Только у нее. Вас я по-прежнему считаю садистом и моральным уродом. И у Марины Александровны я прошу прощения только потому, что считаю себя таким же.

Геннадий вскочил, готовый наброситься на своего воспитанника, но полковник осадил его:

– Сядь! Если с ним не справился Влад, то пара синяков от психованного профессора его уже не переубедит!

Марина подошла к двери и попросила дежурившего за дверью часового на несколько минут вывести заключенного в коридор. Дима на мгновение задержался у двери, схватил женщину за руку, но часовой тотчас оттащил его.

– Я прошу вашего милосердия! – прошептал юноша, в его глазах стояли слезы.

Алексеева отступила на шаг назад, брезгливо отерла запястье, будто испачкавшись.

– Женя просил вашего милосердия. Твоего и Доктора Менгеле. Я просила помиловать моего бедного мальчика. Вы поступили так, как считали нужным, Евгений мертв. Разве ты достоин прощения? Едва ли. Ты мне отвратителен, – ее слова обжигали, словно пощечины.

По щеке Димы покатилась слеза.

– Вы правы. Я недостоин милосердия. Но все же прошу его.

Женщина отвернулась. Часовой вытолкал пленника за дверь, и в кабинете снова стало тихо.

Первым тишину решился нарушить полковник.

– Я не ожидал от тебя такого, – удивленно сказал он.

– А чего ты ожидал, Андрей? Что я прощу ему и Геннадию смерть Жени? Что я прощу тебе приказ выбросить его умирать на поверхность, как собаку? – Марина говорила тихо, но лучше бы она кричала.

– Мы уже говорили об этом, хватит! – одернул ее Рябушев. – Сейчас решается судьба Холодова. Гена, ты, конечно, жаждешь мести?

– Этот маленький паршивец запорол мой эксперимент! Сколько сил вложено в образование этого щенка, сколько средств! Алексеева, это ты надоумила его, что мы тут палачи и садисты? Если ты, я тебя рядом с ним закопаю! – Доктор Менгеле долго сдерживался, но сейчас его прорвало.

– Ничего вы мне не сделаете, – спокойно ответила Марина. – Впрочем, мне все равно. А с мальчишкой… Теряешь хватку, Андрей. Он слишком долго держится. Упорствует.

– И ты это осуждаешь? Ты?! – Рябушев смотрел на нее со смесью ужаса и восхищения.

– Ты сломал даже меня. И сотни человек до него. А на слабеньком, изнеженном Диме твоя машина по превращению людей в послушную биомассу застопорилась. Он перестал бояться, и поэтому вы теперь бессильны. Его раскаянье напоминает какое-то помешательство, мальчику кажется, что своими страданиями он может искупить вину. Оставь его в покое, и он накажет себя сам, – в голосе женщины не было ни тени сострадания.

– Я тебя недооценивал, – протянул полковник.

– Я тебя еще удивлю, – кивнула Марина, задумавшись о своем.

– Хватит! – Доктор Менгеле стукнул кулаком по столу, не желая успокаиваться. – Этот мерзавец должен быть наказан!

– Я уже сказала, он накажет себя сам. Вы даже не представляете, как человек может грызть себя – без возможности поделиться своими мыслями, без сочувствия и поддержки. Но вам нужен быстрый результат, не так ли? Чтобы Дима лично перед вами ползал на коленях и выпрашивал прощение, теша ваше самолюбие? Хорошо. Верните его на пару дней в прежние условия, дайте поесть и вымыться, залечите раны. А потом отправьте обратно в карцер. Мальчишка сломается.

Рябушев замер, так и не донеся до рта стакан с чаем, уставился на женщину.

– Ты ли это говоришь?! Да от тебя можно ожидать всего, чего угодно! Неужели ты так жаждешь мести?

– Я? Я уже ничего не