Уже пять часов. Через полчаса ей пора отправляться в театр.

— Сначала, — заявила Белла, — я напишу записку Морису, скажу, чтобы он нашел тебе место. Посыльный передаст.

Пока Белла царапала записку, Росс оглядел ее. При каждой новой встрече он замечал в ней перемены. Теперь на ней много грима. Блестящие волосы зачесаны и прибраны, большие глаза, длинные ноги виднеются из-под подобранной юбки. Ее жесты всегда отличались легкой экстравагантностью, теперь они приобрели элегантность, выдержанность. Бог ты мой, думал Росс, она актриса! Становится примадонной!

Когда записку отнесли, Белла сделала ему бутерброд с сыром и жадно умяла свой.

— Какого мнения вы все обо мне? Мне выпал в жизни шанс, и я им воспользовалась, но понятно, что негоже так поступать. Что ты думаешь обо мне, папа? А мама? Ее страшно это потрясло?

— Как родители, — ответил Росс после некоторого раздумья, — мы всегда излишне потакали своим детям. Тебе это известно. Тебя следовало хорошенько лупить ручкой от метлы или чем-нибудь покрепче. Но мы решили так не поступать и теперь пожинаем плоды.

— Ты сказал, что мама послала тебя с поручением. Дорогой папа, поручение связано со мной?

— Да. Забрать тебя домой.

Белла медленно выдохнула.

— Ох. Так я и думала.

— Выше нос. Тебе восемнадцать. Мой родительский авторитет не носит непререкаемый характер.

— Но твой родительский авторитет, — Белла поковыряла палец, — зиждется не... на палке. А исходит из любви. Поэтому труднее ему сопротивляться.

— Сколько ты пробудешь здесь? Когда закончатся спектакли?

— Ох, во вторник. Но у нас такой успех, что Морис думает поехать в Париж.

В этот момент упомянутый мужчина появился в дверях. Он переоделся для театра в черную визитку с черной бархатной бабочкой на шее.

Он вошел неуверенно, быстро улыбнулся Белле и учтиво поклонился Россу, который встал и протянул французу руку.

Английский подвел Мориса, и после нескольких фраз они заговорили на французском.

Годы еще не согнули Росса, и он возвышался над молодым человеком. Высокие скулы, светлые глаза, шрам — сильно напоминающий шрам, полученный на дуэли — придавали его облику гораздо больше внушительности, чем он желал выказывать; но несколько замечаний Росса, брошенных с улыбкой, вскоре разрядили обстановку. Морис спросил, не возражает ли он сидеть в ложе мэра с парой почетных персон, которые придут на спектакль вечером. Один из них — месье Огюст Пине, близкий друг Россини, он отчитается перед композитором в Риме, где тот сейчас находится. Вполне возможно, сказал Морис, что постановка поедет в Париж, в театр «Грамон».

— Скоро? — спросил Росс.

— Надеюсь, что скоро. Вы... ведь не собираетесь пока забирать Беллу домой?

— Я собираюсь увезти ее в Лондон. Ей надо успокоить миссис Пелэм, которая считает, что проявила чрезвычайную небрежность, предоставив Белле столько свободы. Вообще-то, она безутешна. Именно это — я про утешение миссис Пелэм — не столько дочерний долг Беллы, сколько моральный.

Повисло молчание.

— Если через несколько недель у вас получится дать в Париже спектакль, мы не станем препятствовать возвращению Беллы.

— Благодарю вас, сэр, — пылко заявил Морис и бросил взгляд на Беллу.

Росс перехватил этот взгляд. Так значит, между ними что-то происходит, подумал он. И это связано не только с музыкой.

Теперь выбор Беллы песен на «уроке музыки» был полностью одобрен, ведь если она не споет «Марсельезу», последуют недовольные возгласы. Так что они рисковали заслужить неодобрение месье Огюста Пине. Однако месье Пине позабавила эта затея, и он с улыбкой поздравил Беллу после окончания спектакля.

Вечером не стали устраивать банкет; только вшестером поужинали в «Короне»: Росс, Белла, Морис, месье Пине, Хайдер Гарсия и мэр. Росс говорил с акцентом, но после поездки по Францию пять лет назад он говорил бегло, так что никаких проблем не возникло.

Газету в Руане выпускали только раз в неделю, но Морис сумел заполучить предварительный экземпляр, который должен выйти на следующий день, и зачитал вслух обзор.

Там говорилось, что опера имела оглушительный успех. Подвергли критике кое-какие топорные фразы во французском переводе, а также там говорилось, что постановщик слишком подчеркнул комические сцены. Но особенно похвалили Хайдера Гарсию в роли Фигаро и Этьена Лафона в роли дона Базилио.

Что касается Розины, то это дебют юной англичанки, которой еще нет двадцати, и она впечатлила всех не только изысканным голосом (пару раз у нее слегка сдали нервы), но сценическим обаянием и блестящим актерским талантом.

В целом обзор был хвалебным, но месье Пине прихватил с собой парочку обзоров поменьше из парижских газет, в одном из которых упоминалась Белла. «Сопрано, партию Розины, исполнила юная английская актриса с поразительным голосом, обладающая незаурядным дарованием, и смеем предполагать, это будущий исключительный талант».

Так что они выпили за нее выдержанное красное вино, а когда ужин закончился, молодая пара проводила Росса в отель. На лестнице Росс посмотрел им вслед и заметил, что они держатся за руки.

Утром во вторник они прогулялись вдоль Сены, днем осмотрели местные достопримечательности, вечером посетили театр. На этот раз аншлага не было, и это указывало, что оценки учредителей по поводу потенциальной аудитории оказались верными. В конце концов, опера рассчитана на изысканный вкус, и большинство жителей Руана раньше не видели оперу.

В пятницу Белла согласилась предпринять скучную поездку с Россом в Гавр, но утром в этот день Морис сообщил, что колесный пароход «л'Ирондель», который тянет баржи, отплывает на рассвете в Гавр, и они успеют сесть на корабль в Англию. С их разрешения он проводит их до Гавра.

Стояло чудесное июньское утро, дул легкий ветерок, и неспешное плавание по Сене оказалось отличным способом передвижения. Время от времени казалось, будто движутся не они, а берега по обеим сторонам. Медленно надвигались одноэтажные дома, женщины несли ведра с водой, коровы задумчиво стояли в пруду, мелкие водоемы граничили с каштанами, тополями и осинами, скакали галопом лошади, в ручье плавали утки, промелькнули разрушенное аббатство, карьер, церковь и скопление домов на холме.

Белла на несколько минут спустилась вниз, и Морис незамедлительно воспользовался возможностью высказаться:

— Сэр, я испытываю к вашей дочери огромное уважение.