Бабушка, Евгения Павловна Площанская, родилась 3 ноября 1887 года в местечке Замостье Люблинской губернии Царства Польского Российской империи. Известно, что в 1915 году она проживала в Орле, где в должности помощника бухгалтера 2-го разряда Орловского отделения Государственного банка служил ее супруг – Песляк Виктор Иванович. 22 августа 1915 года ей выдали свидетельство о благонадежности, в котором сказано: «Настоящее свидетельство, за надлежащей подписью и приложением печати, выдано Евгении Павловне Песляк… на предмет поступления в Академию Художеств». Поступила она или нет – неизвестно. С 1915 года она жила в Петрограде, тогда же в город прибыл молодой психиатр Николай Иванович Бондарев. В удостоверении личности, выданном Евгении Павловне в 1930 году, она фигурирует как Бондарева, местом постоянного жительства указан город Ленинград, улица Боткинская, дом 9. Надо полагать, ведомственная квартира при Военно-медицинской академии. К этому моменту у нее двое детей: Бондарев Анатолий 1922 года рождения и Бондарева Лидия – 1924-го. При выдаче документа в графе «профессия» указано «домхоз» – домашняя хозяйка; позже слово «домхоз» зачеркнуто, сверху дописано: «художница, педагог». В профсоюз работников ИЗО Евгения Павловна вступила в 1935 году, трудовой стаж художника-живописца указала с 1927 года.
Об Анатолии Бондареве Аршанский ничего не знал или не хотел говорить. Анатолий или погиб в войну, юноши двадцать второго года рождения подлежали мобилизации в первую очередь, или умер в блокаду. Лидия в момент вторжения фашистов отдыхала с домработницей в Крыму. Как-то Аршанский предложил купить три десятка ее писем – тетрадные листы, сложенные треугольником. Июльские письма Лидии звучали бравурно: «товарищ Сталин не допустит», «Красная Армия разгромит», «в августе вернусь и продолжу учебу». Комсомольский оптимизм закончился быстро, к сентябрю письма Лидии, эвакуированной вглубь страны, стали суше, беспредметнее, чему способствовали обстановка на фронте и военная цензура. В осенних письмах за обыденными словами проглядывалась растерянность, затем страх и ужас. Больше пяти писем прочитать не смог: разбирать размазанный карандашный почерк трудно, а пропускать через себя детскую боль – невыносимо. И поторопился от них избавиться, продав знакомому спекулянту.
Коллекцию русской живописи супруги Бондаревы начали собирать в постреволюционные годы, когда, как вспоминала Зинаида Гиппиус, чтобы выжить, «люди с петлей на шее» отдавали за бесценок фамильные украшения, шубы, платья, нижнее белье. Инициатором и художественным экспертом, надо полагать, выступала Евгения Павловна, финансировал Николай Иванович. О размере довоенной коллекции говорить сложно, найденная тетрадь свидетельствует об ее остатках. В 1963 году в коллекции девяносто работ, нет Куинджи, мало Шишкина, Серова и Репина. Да и те, что числились при составлении «Списка», позднее вычеркнуты, надо полагать, проданы. Со слов Татьяны Юрьевны, распродавать коллекцию начали в блокаду.
В квартиру на улице Декабристов семья переселилась в конце войны. В начале пятидесятых Лидия выходит замуж. Ее избранник – молодой ученый Борис Аршанский, его отец, Эдуард Аршанский, – кинорежиссер, автор нескольких художественных фильмов, снятых до войны на студии «Советская Беларусь». Жить молодые стали в генеральской квартире, вскоре родился сын – Александр.
С середины пятидесятых Николай Иванович Бондарев в отставке, генеральская пенсия значительна, но меньше оклада начальника кафедры, а жить Бондаревы привыкли широко. Помимо квартиры в Ленинграде – дача в Крыму, личный автомобиль, что для шестидесятых годов редкость, гараж на Пряжке. В семье по-прежнему живет домработница, воспитавшая Анатолия и Лидию, появился зять, родился внук. Генеральской пенсии на всех не хватает. Для поправки бюджета Евгения Павловна приторговывала живописью. В моду вошли дубленки – зимняя одежда из овчины мехом вовнутрь. Пара этюдов – и дочь щеголяет в обновке. Требуется значительная сумма на покупку автомобиля – в жертву принесен Куинджи, и зять везет маленького Сашу в Крым на новенькой «Волге».
Имена покупателей неизвестны, о них в тетради Бондаревой нет ни слова, но по скупым комментариям можно судить о круге ее общения. В тетради дважды упомянута фамилия Яремич. «Венецианов. “На берегу”. Акварель. Яремич считает ее ценной». И: «Репин? “Всадники”. Этюд. Масло. Яремич считает, что написан барон Ностиц и артистка Шувалова около Куоккалы, подлинная».
Можно уверенно сказать, что Евгения Павловна ссылается на мнение известного российского и советского искусствоведа и художника Степана Петровича Яремича, в прошлом воспитанника иконописной школы Киево-Печерской лавры, ученика Н. И. Мурашко и Н. Н. Ге, участника выставок объединения «Мир искусства», художника-декоратора в антрепризе С. П. Дягилева. С 1918 года Яремич заведовал отделением рисунков Эрмитажа, а с 1930 года там же – реставрационными мастерскими.
Другой человек, проявлявший интерес к коллекции Бондаревых и упомянутый на страницах, – Евгений Константинович Кроллау, в то время главный хранитель Тюменской картинной галереи. Фраза, что Кроллау хотел купить для Тюмени, написана против картины Лагорио и повторена в другом месте: «Судковский. “Крымский берег”. Масло. Рестав. 1958. Русский музей оценивал картину в 2 ½ т. р. Хотел купить Кроллау для Тюмени. 49х31 см».
Евгений Константинович Кроллау для Тюменской картинной галереи фигура сакральная. Он – автор первой научной концепции музея, его стараниями коллекция галереи за короткий срок увеличилась почти в три раза.
В собрании Бондаревых имелась картина «Масленица» автора знаменитого исторического полотна «Военный совет в Филях» – Алексея Даниловича Кившенко. К записи о наличии картины сделана приписка: «Лапинь просил продать ее и картину Гуна в Ригу. Кившенко учитель латышских художников, а Гун их родоначальник». Человек, радевший о пополнении коллекции Рижского музея, – народный художник Латвийской ССР Артур Янович Лапинь. Можно предположить, что Евгения Павловна поддалась уговорам, запись о картине Карла Федоровича Гуна «Крестьянин» зачеркнута, значит – продана.
В тетради упомянуты две работы Валентина Серова: «Женщина (нрзб) Этюд. Масло». Тут же дано пояснение: «Собиратель Серова – Петров и Воронежский музей считают ее подлинной. Характерная подпись В. С. 1896. Размер 46х36 см». И следом: «Серов? Головка. Акварель. Подпись сверху “Серовъ”. Петров считает, что это одна из ранних работ Серова».
Некоторое время моим клиентом был Валерий Витальевич Петров, в прошлом театральный актер и режиссер. Недоверчивый и осторожный, он изредка покупал у нас старинные вещи, перед этим подолгу консультируясь со мной. Через некоторое время заходил, благодарил, восторженно, как артист, отзываясь о покупке. Его последнее приобретение – корабельная рында, он приобрел ее для строящейся в поселке, где имел дом, церкви и очень гордился этим. Неумышленно я принизил ценность его дара, заметив, что рында не церковный колокол; это его смутило. Пока за нею не приехали строители, рында хранилась у меня.
