Только Лис, по крайней мере внешне, демонстрировал свою неприязнь к Вере. Может быть, из-за того, что он был лучшим другом Солопа, когда-то опозоренного новобранкой? Или виновата в этом была банальная зависть из-за удачи Веры в бою с лесниками? Ведь до сих пор Лис считался лучшим воином в их пятерке после Зозона. Он и сейчас оставался лучшим воином – в учебном бою он не оставлял Вере никаких шансов. Причем он не просто побеждал Веру, а старался сделать это с предельным глумлением. Вопреки тактике рукопашного боя, он смотрел Вере прямо в глаза. С красивого лица Лиса не сходила презрительная улыбка. Если Вера доставала соперника, он тут же парировал серией мощных ударов. Если Вера падала, он норовил прижать ее к полу ногой; если оборачивалась спиной – издевательски толкал ее ногой ниже пояса. Если она оправлялась от очередного удара, с деланным сочувствием цокал языком и качал головой, все так же высокомерно улыбаясь. Было видно, что Фойер и Паук не одобряют Лиса. Возможно, в отсутствие Веры они с ним об этом говорили. Но обвинить его было не в чем – дрался он по правилам и свою соперницу не травмировал. Видя происходящее, Зозон, когда вел тренировки, никогда не сводил Веру в спаррингах с Лисом.
Вера так и не поняла, как к ней относился Зозон. Он не был любителем поговорить. Не любил сантиментов. Своих жен он явно избегал и к детям, казалось, относился равнодушно. Просто иногда Вере думалось, что Зозон чем-то похож на ее отца. Чем именно, Вера для себя определить не могла. Крепкий коренастый спецназовец со спокойным лицом совсем не походил внешне на худого, высокого, эмоционального администратора МегаБанка. Возможно, подсознание рано осиротевшей девушки искало в своем командире родительские черты. Ей хотелось верить, что Зозон – такой справедливый, сильный, рассудительный – для своей пятерки больше, чем просто командир. Ей было намного спокойней, когда Зозон был рядом. Это спокойствие граничило с абсолютной уверенностью, что если капитан рядом, их пятерка непобедима. Вера меньше всего хотела, чтобы о ее мыслях узнал Зозон или кто-то из сослуживцев – здесь не принято было откровенничать и проявлять непрактичные чувства. С Зозоном, как и с другими убрами, она почти не разговаривала на темы, не связанные со службой. Кроме одного единственного раза.
Это был ужин в столовке Урочища. Зозон сидел напротив нее и не спеша ел, внимательно рассматривая содержимое тарелки. Вера давно хотела задать этот вопрос, и вот она решилась. Достав из кармана и положив на стол маленький раскладной ножик, когда-то подаренный ей Зозоном, она спросила:
– Командир, вы меня помните?
Зозон как будто ожидал этот вопрос. Он, не беря в руки ножик и не подымая глаз, ответил:
– Как командир пятерки я должен знать прошлое своих людей. Я читал твою автобиографию. Знаю, что ты из МегаБанка. Я помню тот поход против Чистильщиков. Помню маленькую девочку, которую мы нашли среди трупов убитых и которой я потом дал раскладной ножик для разрезки обувной кожи. Помню следователя, который тебя куда-то потом увел… Конечно, теперь трудно поверить в то, что тот перепуганный, зареванный ребенок – это Стрелка, один из самых смелых воинов Урочища.
– Я вас тоже помню, командир. Помню, как вы и ваши люди быстро и жестко расправились с Чистильщиками. Но…
Вера замешкалась. Зозон поднял глаза и внимательно посмотрел на нее:
– Что «но»?
– Я помню, что вы умышленно не убили последнего чистильщика. Это за вас сделал следователь.
– Тебе показалось. Ты была еще маленькой.
– И все же, это так – вы не хотели убивать чистильщика.
– Я не хотел убивать ребенка.
– Он был чистильщиком – одним из тех, кто расправился со всем моим поселением.
– Гм…
– Командир. Я просто хочу понять. Вас когда-то разжаловали…
– Я не хочу об этом говорить.
– Хорошо. Но совсем недавно вы запретили убивать лесников.
– Это были дети, и я решил, что они заинтересуют ученых Центра.
– Для этого было бы достаточно одного-двух лесников, а не целый выводок. Все же почему вы это сделали?
– Зачем ты все это спрашиваешь?
– Потому что я не могу понять, командир. Вы – идеальный солдат, отличный командир. Но…
– …порою веду себя, как слабак, – с горькой усмешкой закончил мысль Веры Зозон.
– Я не это хотела сказать.
– Сказать – нет, но подумала именно это.
Зозон опустил глаза и замолчал. Вера уже жалела, что начала этот разговор. Она рассматривала лицо командира. Какая-то невыразимая тоска крылась внутри этого солдата. Тихо, как будто сам себе, Зозон высказал свои мысли вслух:
– Завидую я тебе, Стрелка. С одной стороны… Завидую, потому что у тебя все так просто: весь мир делится на белое и черное. Есть свои и есть враги. За своих готова умереть не задумываясь. Врагов уничтожаешь беспощадно. И уверена в своей правоте. Так, конечно, жить проще.
– Вы сказали «с одной стороны», а что с другой?
Зозон опять немного помолчал, водя ложкой по пустой тарелке.
– А я, чем больше живу, тем больше сомневаюсь… Может, мне лучше было остаться в мастерских отца и делать сапоги и ботинки? Тут уж точно никаких сомнений в своей правоте.
Вере не нравилось направление мысли командира. Человек, который стал для нее почти идеалом, высказывает сомнения в правильности дела, которое они делают. В ее душу, в которой не так давно установился зыбкий покой, Зозон собирался бросить камень; даже не камень, а валун новых сомнений. Она вспылила:
– В чем сомнения, командир? В том, что надо наводить порядок в Муосе? Или вы считаете, что мы зря вымели лесников с Партизанской? Надо было их там оставить? Уж они-то точно ни в чем не сомневались. Сожрали б они Партизанскую на раз-два-три вместе со всем ее населением. Или я неправа?
– Может быть, и сожрали бы, а может быть, и нет. Ты слышала, что рассказал тот пленник, которого мы у лесников отбили? Вроде бы уходить лесники собирались куда-то.
– Это только «вроде бы». Но даже если и так: сегодня они ушли, завтра вернулись. Оттого что мы вырубили целое племя, не считая ту мелюзгу, которую вы пожалели, хуже не стало. В партизанских лагерях только вздохнули свободнее. Еще бы пару таких операций, и конец лесникам. Та часть Муоса будет принадлежать Республике! Разве это плохо?
– У тебя все так просто: уничтожить целый народ только потому, что он нам не нравится.
– Какой народ, командир? Лесники –
