2
Как ни странно, но возвращаясь после экспедиции на Партизанскую, Вера всматривалась в пустоту туннелей, мысленно высчитывая расстояние, оставшиеся до Урочища. И дело было не только в усталости после напряженной схватки с лесниками.
Полная победа над целым поселением агрессивных дикарей впервые за последние годы наполнила мятежную душу девушки пьянящим удовлетворением. Как ей казалось, она получила то, что потеряла в далеком детстве, после прихода чистильщиков в МегаБанк. То, чего не могли ей дать диггеры со своей сложной философией и трусливым пацифизмом. Она нашла свое место! Она со своими друзьями по оружию выполнила важное задание, сделав все быстро и правильно! Враг был уничтожен, и она сделала для этого все, что могла. Вот в чем главный смысл: уничтожать зло! Уничтожать быстро, решительно и беспощадно! Уничтожать зло в любом обличии! Все просто! Вере казалось, что эта ее первая победа – не просто победа над лесниками. Это победа над всеми темными силами Муоса, частью которых являются лесники. А значит, Вера начала квитаться и с чистильщиками, и с темными диггерами, которые когда-то с молчаливого согласия светлых диггеров убили республиканку и со всеми другими слугами Тьмы, о которых она знала или еще узнает.
Нет, Вера не приписывала победу себе. Наоборот, после маленькой войны в окрестностях Партизанской она по-настоящему зауважала тех, кто до этого для нее были не больше, чем соперниками в спаррингах. Она видела силу каждого из них и уже чувствовала, что намертво впаялась в этот монолит пятерки Зозона. Здесь было все просто и правильно! Никаких сопливых религиозных баек, никаких дымчатых диггерских философий, никаких многословных рассуждений. Просто их работа – битва со Злом. И свою работу они делали хорошо и без лишних слов. И Вера шла с этими людьми в Урочище – в их дом, который стал ее домом. И ей, как и всем нормальным людям, хотелось быстрее вернуться домой.
И все же какая-то мысль, вернее, тень мысли изредка высовывалась из отдаленного уголка Вериного подсознания. Какие-то нечеткие образы, не вписывавшиеся в простую и понятную схему жизни, наконец-то выстроившуюся в Вериной голове. Какие-то сомнения… но даже непонятно, в чем именно. Вера пыталась ухватить их, чтобы расчленить и уничтожить, но они, ловко вильнув, бесследно исчезали в лабиринтах сознания, чтобы через какое-то время почти незаметно промелькнуть снова. И все же эти призрачные букашки не могли нарушить ровную тональность Вериных мыслей.
Командир пятерки после каждой операции составлял рапорт об ее выполнении. Рапорт становился государственным секретом, и даже члены пятерки не имели право знать его содержание. Известно было одно: что командир не только подробно, чуть ли не поминутно, излагал ход операции, но и до малейших деталей описывал поведение и действия каждого из подчиненных. Рапорт перед отправкой в штаб изучал командир спецназа. Наград и благодарностей здесь никто не раздавал. Задание было или выполнено, или не выполнено – третьего не дано. Командир спецназа на общих построениях несколько раз встречался глазами с Верой, при этом едва заметно хмурил брови и тут же отводил взгляд. И стало уже очевидным, что после прочтения того таинственного Зозоновского рапорта она перестала быть для него пустым местом, поднявшись до уровня «слабого звена».
По возвращении в Урочище было все так, как и до ухода, – тренировки, тренировки, тренировки. Иногда – задания. Пока что ничего серьезного; ничего настолько опасного, как их поход на Партизанскую. Спецназовские группы уходили навести порядок на такой-то станции; сделать превентивную чистку на такой-то; содействовать следователю в исполнении приговора в таком-то поселении; сопроводить туда-то такой-то секретный груз… И Вере нравилась рутина обычных спецназовских будней. И так незаметно проходили месяцы и годы.
Для рядовых убров, в отличие от их командиров, обсуждение операций было делом обычным и даже любимым. Собираясь по вечерам за кружкой браги, они по многу раз обговаривали последние и давние походы, схватки, зачистки. Через пару дней после того первого задания на Партизанской, поздно вечером, пробегая мимо столовки в казарму, Вера случайно услышала разговор подвыпившего Фойера:
– …и тут мы забегаем в их контору, лесников этих… А Стрелка наша рубится уже вовсю. Прикинь, сама возле их стоек со зброей стоит и машет этими пилами своими, кромсает лесников на фарш. Ну, думаю, девка еще та! Не знаю, Сплий, че ты там про баб базаришь. А я со Стрелкой куда хошь пойду: хоть брюхо змеям массажировать, хоть по Поверхности топтаться. Наша она! Воин!
Вера почти забыла свое диггерское прозвище – Стрела. В первый день она представилась Стрелой, но никто ее так не называл. Да и вообще, кажется, ее здесь никто никак не называл. Впрочем, и называть-то ее как-то особой необходимости не было. На тренировках – «боец», «рядовой». А вне тренировок она почти ни с кем не общалась. И вот она, кажется, заслужила себе кличку. Только в спецназе ее почему-то называли не Стрелой, а Стрелкой.
В пятерке Вера действительно стала «своей». Фойер свое дружеское отношение к Вере демонстрировал совершенно открыто. Он по возможности постоянно ей что-то рассказывал, у нее что-то расспрашивал, шутил, не обращая никакого внимания на замкнутость и отстраненность девушки, ее демонстративное безразличие к болтовне старого воина и игнорирование его вопросов.
Паук держался в стороне от Веры, давая понять, что он не забывает, каков он. Если они случайно встречались глазами, мутант виновато тупил взор. Но когда Вера обращалась к нему с просьбой или вопросом, глаза Паука загорались. Совершенно обычные человеческие глаза – живые, пытливые. Последнее время по вечерам Вера часто уходила с Пауком в туннель. Она просила Паука спарринговать с нею, используя все руки. Мутант сначала доставал из-за спины лишние руки неохотно. Он понимал, что это всего лишь преимущество в бою и уродство в обычной жизни. Но со временем Паук понял, что для Стрелки он – всего лишь необычный, сложный тренажер. И еще хороший воин в бою. Ни больше, ни меньше. Он хотел бы стать для Веры другом или хотя бы собеседником. Но нет! Отспарринговав, Вера безразлично отворачивалась и уходила в казарму, так и не проронив не слова. Свернув за спиной дополнительные руки, он опускал голову и молча шел за Стрелкой. Со своей долей он уже давно смирился, и стоит ли ожидать чего-то лучшего! И пусть она и дальше не замечает, что Паук спаррингует не в полную силу. Уже на первых секундах любого боя он с помощью дополнительных рук мог бы лишить ее подвижности и провести болевой. Паук не хотел этого делать. Ему не хотелось прекращать эти красивые ловкие движение
