– Лэса-бэса – послышалось где-то далеко слева. Кажется, это сказала их «знакомая».
– Лэса-бэса, лэса-бэса… – загомонили в ответ мужские и женские голоса.
Вера, чирканув на стене стрелку, бросила уже ненужный кусок известки и схватилась руками за рукоятки секачей. Она бесшумно двинулась к стоянке лесников. Поверх спецназовского комбинезона на ней были надеты лохмотья лесничихи. Теперь она натянула на лицо и ее примитивный респиратор. Все это перед самым уходом с Партизанской прокипятили в чане. Одеяние было мокрым, потому что высохнуть не успело, и, как казалось Вере, по-прежнему было дурно пахнущим. Если кипячение не убило запах, убило ли оно заразу, от которой страдала лесничиха? Теперь было не до этого. Вера входила в боевой транс.
Она уже видела впереди силуэты нескольких лесников. За ними мерцали светящиеся грибы. Дозорные заметили Веру раньше, чем та рассчитывала, они подымались с пола, беря в руки какие-то предметы.
– Лэса-бэса! – как можно более бодро крикнула Вера.
– Лэса-бэса. Лэса-бэса. – машинально отвечали дозорные.
Они были растеряны. Эту фразу мог произнести только лесник. Но, с другой стороны, что это за одинокий лесник? С чужой стоянки? Но почему он один, и почему он по переходам ходит в костюме для выхода на Поверхность?
Пока эти мысли ворочались в головах лесников, Вера непринужденно к ним приближалась, а когда поравнялась – сделала несколько молниеносных взмахов секачами.
Спустя несколько секунд она бесшумно бежала дальше. Вот и вход в большое помещение – скорее всего, это один из подземных уровней Универмага. По центру – светящиеся грибы, вокруг – толпа, нет, толпы лесников. Они упоенно кричали, проговаривали и шептали: «Лэса-бэса», даже не обратив внимания на вбежавшего чужака. А может, они приняли его за кого-то из своих. Вера даже остановилась, увидев столько народа. Здесь было не меньше сотни лесников. Батура был прав – у Партизанской против них не было никаких шансов.
Лесники повернули головы только на топот ног подбегавших убров. Они закричали:
– Ба-та! Ба-та!
Многие из них бросились в дальний угол стоянки. Вера догадалась, что там у них оружие. Расчищая себе дорогу секачами, она первой оказалась у составленных в углу заточенных палок, арматурин, дротиков. На «почетном месте» стоял арбалет партизанского производства. Рядом – несколько не очень удачных копий с него. Батура оказался опять прав!
Только теперь лесники поняли, что в их костюме для выхода на Поверхность – чужак. Они пытались проскочить мимо Веры к оружию. Но к ней уже подбежал Паук. Лесники боялись подойти к этому восьмирукому чудовищу, да и не давал им такой возможности мутант, быстро манипулируя своими конечностями. Зозон, Лис и Фойер закупоривали выходы из помещения. Партизаны добивали почти безоружных лесников, метавшихся по своей стоянке.
Теперь Вера работала хладнокровно и безошибочно. Один секач она спрятала, заменив его на меч, – это оружие было более эффективным, когда надо «перекрывать» много свободного пространства. Глухие звуки разрываемой лезвиями плоти, треск разрубаемых костей не вызывали в ее душе никаких эмоций, кроме слабой тени удовлетворения от успешно выполняемой работы. Сквозь плотный колпак боевого транса в ее сознание прорывались звуки побоища: истошные вопли лесников, их плач, детские крики, скуления о пощаде; восторженные возгласы партизан, упоенных легко дающейся победой; лязг оружия, арбалетные щелчки; топот ног, глухие стуки падающих на пол тел. Но так же как фермер слышит, но уже не замечает визга свиней, а рабочий мастерской – грохота станков и прессов, для Веры это были всего лишь рабочие звуки. Видимо, такое отрешенное отношение к происходящей битве – качество профессионального воина, которым становилась Вера.
8
Вера лежала в «своей» квартире на Партизанской с полуприкрытыми глазами. Все-таки она устала в этом бою: от нервного напряжения во время поисков стоянки лесников и от физической нагрузки во время самого боя.
Только когда все было кончено, Вера заметила, что передняя часть и рукава примитивного лесниковского одеяния, которое она надела с целью маскировки, были пропитаны кровью. Даже ее спецназовская куртка промокла. На лице тоже уже подсыхала кровь, чужая кровь. Возвращаясь, Вера замечала восхищенные взгляды партизан, многозначительные кивки убров. Она понимала, что уничтожение стоянки лесников – это ее победа. Но ничего похожего на гордость или самодовольство внутри нее не было. Диггеры всегда изгоняли из себя подобные деструктивные мысли. Она просто отдавала себе отчет, что ею и ее командой было сделано все правильно. Это была лишь слабая тень удовлетворения успешно проделанной работой и не более того. Даже нет. Она проигрывала в голове бой и выискивала свои ошибки. Вот в голове появилась картинка, как она едва увернулась от удара палкой, хотя могла срубить этого ловкого лесника секундой раньше. А вот какая-то лесничиха бросила камень в спину Пауку. Конечно, ничего с Пауком не стало, но ведь эта сторона боя была Вериной, и, будь она повнимательней, могла бы прирезать эту лесничиху ножом раньше, чем та бросила камень и свалилась от арбалетной стрелы.
Когда они возвращались, Батура послал вперед кого-то из своих, и их появление на станции было встречено ликующими партизанами. К их возвращению готовились. К не очень приятным сырым запахам Партизанской добавился смрад паленой шерсти и кожи – партизаны смолили только что прирезанную свинью. Вторая за неделю! В бойлерах кипятилась вода для душа.
Вера с удовольствием обмылась в душевой. За это время ее одежду унесли стирать. Повязав вокруг бедер полотенце и скрестив на груди руки, как бы ежась от холода, она быстро прошмыгнула из душевой к своей квартире. И так, в одной импровизированной набедренной повязке, легла на пол. Через час заглянул Зозон.
У него, как и у Веры, из одежды было только одно полотенце.
– Там местные за стол зовут. За победу проставляются.
– Давайте без меня, если можно.
– Пожалуй, так и лучше будет, потому что мы все там вот так, – Зозон хлопнул руками по висящему на нем полотенцу.
– Можно?
Вере не хотелось никого видеть и слышать, и она уже собиралась прогнать нежданного посетителя, но тот уже входил, и это был Батура. Администратора прогнать Вера не могла – почтение к ним вбивалось в головы всем убрам их руководством. А Вере и не надо было ничего вбивать – ведь ее отец был администратором – и она прониклась неподдельным уважением к этой профессии еще с детства. Она быстро поднялась.
Подвыпивший Глеб Батура начал было речь:
– Вы извините. Я очень кратко… Я просто не мог не… вернее, я просто хотел…
И тут же поперхнулся. В тусклом свете, пробивавшемся в
