Пацан укусил русоволосую за руку, она вскрикнула и стала нещадно лупить его рукой по голове. Остальные дети плакали, но от жилища отходить не решались. Другим жителям Партизанской до происходящего никакого дела не было.

Мулатке становилось плохо, она уже не пыталась выбраться, а только стояла в воде, колотясь и заметно ослабшим голосом просила:

– Коля, Коля… Я же беременна… Это ж твой ребенок…

Почему-то мужика эти слова еще больше взбесили. Он снова схватил мулатку за пышную копну черных волос и стал тащить наверх. Пользуясь случаем, женщина уцепилась руками за край ямы и вылезла из нее, упав на «берегу». Николай стал бить ее ногами, стараясь попасть именно в живот:

– Это не мой, не мой, не мой ребенок…. От Ленки у меня будет ребенок… Это из-за тебя, ведьма, она забеременеть не может…

Пока он еще это говорил, Вера уже вылетала из своей хижины. В пять прыжков она оказалась рядом с мужиком. Она ударила его по ноге так, что он свалился на спину. Он удивленно смотрел на подскочившего к ней полупарня-полудевку. Перед сном Вера сняла сапоги и камуфляж, выскочила в одних трусах и майке, и поэтому в ней не признали убра. Мужик некоторое время так и лежал на спине, вытаращив удивленные глаза на непонятно откуда взявшегося подростка.

Вера, давя в себе гнев, сказала первое, что пришло в голову:

– Как тебе не стыдно!

Помимо того, что эти неуместные слова были глупы здесь сами по себе, Вера произнесла их каким-то писклявым голосом. Мужик поднялся, бычьими глазами с перекошенной физиономией посмотрел на Веру:

– Да кто ты…

Вера уклонилась от замаха, одновременно делая мужику очередную подсечку. Он снова упал на пол. Вера тут же оказалась рядом с ним и стала проводить болевой на руку. Она уже готовила нравоучительную речь, но неожиданно с воплем на нее бросилась русоволосая. Вера никак не ожидала этого. Русоволосая пыталась добраться до ее глаз, больно царапая грязными ногтями по лицу. И уже совсем неожиданно для Веры сбоку к ней подскочила мулатка, которая еще недавно корчилась на полу. Она тоже стала молотить ее руками. Вера отпустила руку мужика. Обе женщины, брызгая слюной, выкрикивали в ее адрес какие-то ругательства. Мужик тоже подорвался и пытался ударить ее ногой, почему-то стараясь попасть ниже спины. Только дети перестали плакать, с открытыми ртами уставившись на нелепое действо.

Вера оказалась в досадной и глупой ситуации: она не могла бить безоружных крестьян, в семейную ссору которых влезла сама; а они, наоборот, не видели никаких моральных препятствий в том, чтобы избить ее. Вере оставалось только уворачиваться от рук и ног семейного трио, изредка делая им подсечки.

На счастье, к ним подбежал Батура с кем-то еще из своих помощников. С неожиданной для его неказистой фигуры ловкостью он отвесил русоволосой, мулатке и их мужу по несколько увесистых подзатыльников, что-то процедив сквозь зубы. Они огрызались в адрес Батуры, русоволосая даже попыталась еще раз достать пятерней Веру, за что получила крепкий удар сапогом Батуры под зад. Но все же с демонстративным недовольством семейство пошло в свое жилище. При этом отец семейства как ни в чем не бывало по-дружески обхватил парнишку-мулата, от отцовства которого еще недавно отрекался.

Вера огляделась. Нет, это ей только показалось, что никому на этой станции нет дела до избиения несчастной женщины. На самом деле семейную ссору наблюдала почти вся станция. Это было здесь своеобразным «спектаклем» перед сном, с явно повторяющимся сюжетом, но с разными действующими лицами. Когда в ссору влезла Вера, «сюжет» изменился и зрители даже повылазили из своих берлог. Они скалились, беспардонно тыкали в Веру пальцами. Убры тоже с саркастичным осуждением смотрели на Веру. Глупее и нелепее ситуацию себе представить было нельзя: раздетый почти донага спецназовец, растрепанный и возбужденный после драки, стоит посреди амфитеатра станции. Его только что избили трое местных жителей, двое из которых – бабы. Этот позор размял все остатки диггерской невозмутимости. Вера, опустив голову, быстрыми шагами пробежала и скрылась в своей хижине.

7

Утром убры собрались в администраторской на ставший уже традиционным «прием» у Батуры. Про вечерний инцидент никто не вспоминал. В этот раз Батура ни с кем ни о чем не разговаривал. Похоже, он разуверился в том, что убры окажут ему помощь. А может, сам все обдумав, понял, что никакой реальной помощи они оказать и при желании не смогут. Он как-то совсем осунулся, почти все время молчал и пил намного больше, чем в прошлые их встречи. Пил, почти не закусывая, угрюмо уставившись в одну точку где-то в середине стола. Заместители с тревогой поглядывали на своего начальника, но тоже молчали. Иногда они бросали полные отчаянной надежды взгляды на Зозона. Тот же только тупил глаза, отмеряя в уме временной промежуток, после которого будет прилично встать и уйти.

Зозону нечего было сказать Батуре. Вечером он обсуждал со своим отрядом варианты нападения на лесников, но ничего толкового в голову не приходило. Идти по Поверхности было самоубийством. Они не знали подходов к руинам Универмага, не знали проходов в самих руинах. Для того чтобы их найти, надо потратить несколько часов, а может быть, и не один день. Причем эти поиски придется вести под обстрелом лесников, все умнеющих, по мнению Батуры. Но даже если чудом им удастся найти вход в руины, куда идти дальше? Где логово лесников? В лучшем случае лесники без труда от них убегут и на время сменят место стоянки. В худшем – перебьют их на своей территории, где они ориентируются куда лучше, чем убры и даже партизаны.

Зозон пообещал сам себе, что обязательно доложит о ситуации на Партизанской руководству СБ. Чтоб как-то скрасить свой отход, об этом своем намерении он сообщил и Батуре. Тот выслушал молча, почти не шевельнувшись. Только желваки у него задергались сильнее. И больше он не проронил ни слова. По-прежнему на столе стояли вареная картошка и жаренка, но еда мало интересовала присутствующих. Гнетущую тишину нарушал только кашель Батуры, который он уже не трудился давить в себе, а лишь отворачивался в сторону и не очень плотно закрывал рукой рот. В администраторской завис тяжелый дух похоронного застолья, как будто здесь справлялись поминки этой еще живой станции. Причем Батура со своими замами были уже покойниками, а Зозон со своими людьми – предателями, по вине которых они погибли.

Вера, никому ничего не сказав, встала из-за стола и вышла из администраторской: это дело Зозона – выполнять нормы