Вера обратила внимание на шум в конце полуразвалившейся платформы. Там была клетка – местная тюрьма с единственной узницей. Плененный лесник оказался женщиной, вернее, девушкой. Это поняли, когда сорвали с нее самодельную плетеную одежду и примитивный лесниковский фильтр. Вчера Вера с любопытством рассматривала лесничиху. По возрасту она была ровесницей Веры. Сбитые в колтуны грязные волосы ниже плеч. Расчесанное, местами до крови, тело – чужачка, видимо, болела чесоткой или чем-то еще. Она производила жалкое впечатление: совершенно голая сидела на полу клетки, обхватив себя руками. Трясясь и подвывая, лесничиха испуганно смотрела исподлобья на окружавших ее убров и партизанцев. Глядя на дикарку, Вера думала, что если ее отмыть, она будет мало отличаться от обычной муосовской девушки. Может быть даже она окажется симпатичной. Хотя нет, вряд ли. Отличия все-таки есть: у нее голова какая-то вытянутая из-за неестественно острого подбородка. Шея и руки тоже длиннее, чем у муосовцев. Хотя, если сильно не присматриваться, – обычная девушка.
Что с нею делать – никто толком не знал. Для порядку, правда, Зозон с Лисом, а также кто-то из местных пытались вступить с нею в контакт. Но она лишь бубнила в ответ что-то нечленораздельное. Лис заметил, что чужачка что-то держит в руке. Он попытался это забрать, но девчонка отпрыгнула в угол и дико зашипела. Лис выхватил из-за спины меч и, направив острие на лесничиху, процедил сквозь зубы:
– Сюда давай…
Лесничиха сильнее вжалась в стену клети и как будто приготовилась к прыжку, до белых костяшек сжимая в руке этот продолговатый предмет.
– Оставь ее, – остановил Лиса Зозон.
Лис нехотя вложил меч в ножны и вышел из клетки. Девушка, увидев, что на ее сокровище никто не посягает, села на колени на полу, сомкнула кисти рук, обратив их ладонями вверх. На ладонях у нее лежал обстроганная продолговатая дощечка, почерневшая от старости и от грязи. Дощечка была украшена странной резьбой в виде прорезанных извивающихся канавок. Лесничиха сначала шептала, а потом начала проговаривать вслух:
– Лэса-бэса, лэса-бэса, лэса-бэса…
– Че? Тронулась, что ли? – неприязненно прокомментировал Лис.
Зозон покачал головой:
– Да нет, она молится.
– Молится? Кому?
– Думаю, лесу своему она молится. И на дощечке, похоже, лес вырезан. И сама дощечка из леса вырезана. Это вроде талисмана или иконы. И слышишь, «лэса» говорит. Это лес, наверное, себе на помощь зовет.
– А «бэса» тогда что? – насмешливо скривился Лис.
– Ну, нашел у кого спрашивать…
Ничего членораздельного, кроме примитивной молитвы «лэса-бэса», от лесничихи больше не услышали. Как только к ней подходили, она кидалась в сторону, прижимая к груди свой талисман, как только от нее отходили, она становилась на колени и бормотала «лэса-бэса». Иногда она прерывалась от очередного приступа зуда и начинала неистово расчесывать себе кожу грязными заломавшимися ногтями. Лис предлагал даже попытать ее, но, понаблюдав за дикаркой, решил, что это бесполезно. Да и пытать трудно, не прикасаясь к пленнику. А глядя на ее струпья, к ней не то что прикасаться, подходить близко было противно.
Теперь возле клетки столпилась местная детвора. Они похватали какие-то палки и куски ржавой арматуры и тыкали ими в лесничиху. Она, как загнанный зверь, металась по клетке. Но длины палок хватало, чтобы достать ее в любом месте. Она отбегала от одного болезненного удара, как тут же натыкалась на палки «укротителей», стоявших с другой стороны клетки. Пятеро парнишек лет десяти-двенадцати увлеченно предавались своей садистской забаве. Они смеялись, возбужденно кричали, комментируя свои действия:
– А вот так тебя…
– А по жопе не хочешь?
– Косой! Завали ей…
Вера рассеянно смотрела на девочку лет восьми, которая пыталась вырвать палку из рук одного парнишки:
– Костик. Дай мне. Я тоже хочу ее погонять.
Вокруг стояли зрители, главным образом девочки, которые подбадривали тех, кто «работал» палками. Некоторые дети бегали по станции, ища подходящее орудие, чтобы тоже поучаствовать в избиении лесничихи. Сновавшие там и сям взрослые никак не реагировали на «забаву» своих детей.
Вера сначала хотела остановить избиение, но потом вспомнила свое вчерашнее неудачное вмешательство в дела станции. А потом она и вовсе подумала, что когда придут сюда лесники, они никого жалеть не будут, даже этих детей.
Но потом вид метавшейся по клетке дикарки пробудил в ней одну мысль. Идея еще не успела оформиться, а Вера уже шла, вернее, бежала в администраторскую. Ворвавшись в апартаменты Батуры, она прервала продолжавшееся тягостное молчание:
– Зозон, есть разговор.
В течение часа Батура мобилизовал военнообязанную часть населения станции. Тридцать человек, среди которых было несколько женщин и подростков. По случаю он даже выстроил их в две шеренги на платформе. Зозон кислым взглядом окинул кривой строй местных ополченцев и, догоняя Веру, направлявшуюся к клетке, почти кричал ей вслед:
– Вторая часть твоего плана, конечно, неплоха – не спорю. Но как ты все-таки собираешься найти дорогу к лесникам?
– Она нас поведет, – ответила Вера, уже открывая клетку.
Детей отогнали от клетки, да им и самим уже надоело мучить лесничиху. Та, пользуясь временной передышкой, опять бормотала свою молитву. Увидев, что Вера входит к ней в клетку, она отползла в угол. На ходу вытаскивая секач, Вера быстрым движением схватила лесничиху за руку и сильным рывком вытащила ее из клетки.
– Ты… – пытался что-то возразить Зозон.
– Я знаю, что делаю, – отсекла Вера.
От сильного толчка дикарка упала на пол, но быстро поднялась и теперь испуганно смотрела на Веру. Она едва заметила несколько молниеносных взмахов секачом. Сначала она даже не почувствовала боли, а лишь удивленно уставилась на алые струи, стекавшие по ее бедрам и рукам. Вера сделала несколько порезов на ногах и руках девушки. Раны были глубокими, но ориентированными не поперек, а вдоль конечностей. Они болели, кровоточили, но четкие удары Веры не повредили артерий и не пересекли мышц и сухожилий. Увидев кровь, лесничиха истерично завыла. Вера замахнулась секачом. Дикарка стала отбегать, сначала медленно, оглядываясь, а потом, все так же крича, она побежала прочь со станции – в туннель в сторону Могилевской. А за нею оставались кровавые следы.
Вера светила перед собой фонарем. Жидкие бурые пятнышки на полу встречались все реже. Вера жалела, что не ранила лесничиху сильнее. Видимо, кровь у той понемногу сворачивалась. С другой стороны, угадать было трудно: быть может, окажись раны глубже, лесничиха вообще могла не дойти к своим. Она и так петляла, видимо, ища дорогу в бесчисленных переходах, а может быть, запутывая следы? Верин слух улавливал движение где-то далеко позади
