Хендриксон рассматривает Вулси. Кое-что не попало в черную дыру, которая поглотила его воспоминания о предыдущем вечере.
– Ты повторяешь разговор, да? Вчерашний разговор?
Вулси молчит.
– Отвечай мне, Джордж. «Я здесь не для того, чтобы причинить тебе вред». Кто тебе это сказал?
Вулси закатывает глаза, дышит часто и поверхностно.
– Вспоминай, черт побери. Напряги память. «Я здесь не для того, чтобы причинить тебе вред». Кто тебе сказал это вчера вечером?
– Она.
Вулси не смотрит ни на кого из сидящих за столом.
– Она? Кто это?
– Не знаю.
– Расскажи о ней.
– Она была…
– Что она была, Джордж? Расскажи мне.
– Она была добра ко мне.
– Что еще?
Вулси шевелит губами, словно ищет ответ, но не может найти.
– Расскажи о ней что-нибудь еще, Джордж. Что-нибудь, черт побери, хоть что-нибудь!
– Нет. Не могу. Я не знаю.
Кто-то был здесь предыдущим вечером, и дети теперь с ней. Кто-то знающий, как обращаться с этими людьми, как управлять ими, как заставлять забывать. Среди аркадцев есть группировки, как и в любой организации, но Бут Хендриксон ошарашен перспективой того, что один из них может оказаться предателем. Он пробует дожать Вулси, но безрезультатно.
– Теперь спокойно расходитесь по своим комнатам, вы все. Мы решим, что с вами делать. Ждите.
Поскольку он не освобождает их с помощью фразы «Auf Wiedersehen», они поднимаются со стульев, словно живые мертвецы, торжественно и безмолвно. Все смотрят перед собой, но кажется, что их взгляд направлен внутрь и созерцает какие-то грядущие бедствия. С разбитых лиц двух женщин на ковер и известняковый пол падают сверкающие капли крови, словно это души усопших, явившиеся сюда, чтобы возвестить Хендриксону о его судьбе.
Он достает телефон, чтобы вызвать специалистов из одной лаборатории в Виргинии, и в то же время не может оторвать глаз от упавших капель. Необходимо провести криминалистическое обследование школьных смотрителей, словно эти восемь скорректированных людей не что иное, как вышедшие из строя жесткие диски.
Когда он возвращается в машину, Стейша О’Делл улыбается и говорит:
– Все тип-топ?
Он не отвечает, охваченный раздумьями. Доменная Печь – важная часть проекта, место, позволяющее получить доступ ко многим влиятельным людям, которых можно запрограммировать либо на улучшение мира, либо на самоубийство когда-нибудь в будущем, в момент, указанный компьютерной моделью как наиболее подходящий. Но из-за восьми бежавших детей город может стать бесполезным. Хендриксон чувствует, что разгадка тайны их исчезновения где-то рядом, что он упустил какую-то вещь, по-прежнему ускользающую от него.
– Поехали, мисс О’Делл.
– Куда?
Поразмыслив, он говорит:
– Назад в город. Хочу осмотреться.
Проходит еще пятнадцать минут, прежде чем Стейша О’Делл снова называет имя Мартина Мозеса, чернокожего устроителя мероприятий из Атланты, который сравнил Доменную Печь с инкрустированным драгоценными камнями яйцом Фаберже.
7
День клонился к вечеру. Ансел Хок был в конюшне вместе с ветеринаром, который осматривал его любимого коня – Доннера, страдавшего синовитом венечного сустава. К счастью, с воспалением справились до того, как началась деградация ноги.
Зазвонил айфон Ансела. Увидев, кто хочет с ним поговорить, он извинился и принял вызов, направляясь в дальний угол конюшни.
– Это и в самом деле Чейз Лонгрин? Мой телефон меня не обманывает?
– Как поживаете, мистер Хок?
– То лучше, то хуже, ничего нового. Не жалуюсь. А ты?
– Я в том же загоне, что и вы, сэр. Пока еда хорошая и постель теплая, жаловаться глупо.
В школе Чейз был лучшим другом Ника. В выпускном классе они влюбились в одну девушку, Алексис Эймз, и стали ухаживать за ней. Когда она полюбила Чейза, Ник с достоинством выдержал удар, решив не терять друга и относиться к Алексис как к сестре. Казалось, он знал о том, что через несколько лет его будет ждать Джейн.
– Чем могу помочь, сынок?
– Помните, вы в прошлом году доконали меня с этим теннессийским уокером?
– Гнедая кобыла с золотой гривой. Не думал, что доконаю тебя. Мне очень жаль. Просто я торгуюсь до последнего, когда покупаю лошадь.
– Ее зовут Мелоза. Вы все еще хотите купить ее для миссис Хок?
– Если когда-нибудь рождались лошадь и женщина, способные прославить друг друга, то это они.
– После таких слов вы не будете просить, чтобы я сбавил цену.
– Мелоза стала на год старше из-за твоего упрямства.
– Торговаться с вами – одно удовольствие. Если захотите посмотреть Мелозу, приезжайте в любое время. Сами убедитесь, что зубы у нее не выпадают.
– А почему не сейчас?
– Можете и сейчас.
– Выезжаю, – сказал Ансел.
Попросив ветеринара сообщить о состоянии Доннера Хуану Сабе, управляющему ранчо, Ансел сел в стоявший перед домом грузовичок «Форд-550» и завел двигатель. На сердце у него было легче, чем обычно в последнее время, хотя и не из-за теннессийской ездовой лошади.
У Лонгрина действительно была лошадь по кличке Мелоза, и Ансел с удовольствием купил бы ее для Клер, но Чейз позвонил вовсе не из-за этого. Когда два с половиной месяца назад Джейн ушла в подполье, они условились о следующем: такой звонок будет означать, что она вышла на связь с Чейзом и должна передать послание родителям Ника. Сегодня она впервые позвонила ему.
Длинная дорога, которая шла по ранчо и выходила к шоссе окружного значения, была обнесена оградой, над которой местами нависали кроны древних дубов. В это время года мир за оградой, казалось, состоял только из сочных зеленых пастбищ. Слева от дороги паслись овцы, справа – скот покрупнее.
Десять миллионов лет назад бо́льшая часть Техаса была покрыта неглубоким морем. Скелеты и раковины крохотных существ, обитавших в нем, образовали осадочный слой, а тот, спрессовавшись, стал известняковым ложем, где покоилось все, что накопилось на этой территории за миллионы лет. Эта земля была фундаментом, на котором люди могли строить жизнь, приложив немало труда и любви, с верой в то, что это имеет какое-то значение. Ансел любил эту землю столько времени, сколько помнил себя, но, кроме нее, еще и громадный небосвод, широкий, как нигде больше; горизонт уходил так далеко, как словно ты смотрел на него с палубы корабля посреди океана. Эта земля держала его, как якорь, а бескрайнее величественное небо тянуло к себе, и жизнь протекала в счастливом напряжении.
Со смертью Ника земля, казалось, треснула под Анселом, ее миллионолетняя надежность была поставлена под вопрос. Небо иногда бледнело и превращалось в белый купол, слишком пустой, жуткий, невыносимый для глаза. Горизонт, прежде вдохновлявший своей отдаленностью, теперь наводил на мысль о том, что в мире нет границ, что какая-то немыслимая ранее угроза появится из-за этой дуги и обрушится на них, совсем беззащитных.
Он говорил с Клер о своем горе, но не рассказывал о том, как оно глубоко, как он боится, что это горе никогда не уменьшится. Клер тоже страдала, и
