– Что – всё?

– Уволился физрук. Уволился и уехал. Дело возбуждать не стали, нет доказательств или не искали. Но уехал. Так что зубастенькие семиклассники. По крайней мере, эти. И Виктор Голодковский был таким же. До самоубийства довести его никто не мог. Сомневаюсь.

– А в семье?

– Нормально в семье. Не хуже, чем у большинства. Даже лучше. Отец, хирург, ещё за год до закрытия больницы выучился на сантехника, мать, детский врач, теперь штукатур-маляр. Без работы не сидят, хотя и не грузятся сверх сил. Труд свой ценят недешево. В прошлом году семьей ездили в Грецию на две недели – это мне ученики рассказали, не Виктор. Уже потом. В этом, летом, собирались на Красное море.

– А у остальных ребят, у этой четверки?

– Подноготную не знаю, но, судя по одежде, нормально в семье.

– Вы судите по одёжке?

– Конечно. Если одежда грязная, мятая, дырявая – в семье неладно. А если одет прилично, то и семья приличная. Не стопроцентный метод, но в девяносто пяти случаях из ста срабатывает.

– Прямо дедуктивный метод.

– Нам, учителям, без этого никак.

Они ещё поговорили, вернее, капитанша спрашивала, а учительница отвечала, но классная чувствовала – пустое. Не знает никто причины, по которой Виктор Голодковский выпрыгнул из окна девятого этажа, и вряд ли когда узнает. Да и есть ли у причины фамилия, имя и отчество или это просто проявление жизни в конкретном месте конкретного времени?

3

Возвращался домой Антон не спеша. Мир велик даже в пределах Смирнова-Каменецкого. Село, названное именем героя гражданской войны, разросшееся в город, а теперь возвращающееся в первобытное состояние. Нет нужды ни в батарейках, ни в обувной фабрике, ни даже в заводе «Гранит», где производили совсем не гранит, а всякие необходимые для обороны страны вещи. Потом, может, опять понадобятся и батарейки, и обувь, да только где Смирнов-Каменецкий, а где потом.

Он зашел в магазин, купил эскимо. В седьмом классе эскимо уже не то, что прежде, но он всё ещё любил сладкое. Сел на скамеечку в скверике, не спеша съел лакомство, бросил обертку в урну.

Домой идти не хотелось, а нужно. Больше ведь некуда.

Отец в рейсе, он дальнобойщик. Матушка волнуется и за отца, не хватает, чтобы она ещё и за него переживала. И потому прыгать с балкона он не станет. Раньше не прыгал и впредь не собирается. Хотя можно и прыгнуть, живёт он на втором этаже, под балконом клумба, земля мягкая, море цветов. Это как бы шутка. Но Витьку он не понимал. Не осуждал, нет, видно, были у Витьки соображения, но не понимал. И никто из оставшихся не понимал.

Так ведь и Витька говорил, что Ромка и остальные зря убились, близким горе, а пользы никому. Говорил, а потом прыгнул. Он каждый раз зарекался – и каждый раз прыгал.

Антон с сожалением пошарил в кармане. На второе эскимо денег не было. Седьмой класс, трудовая семья, депрессивный город. Не разгуляешься.

Не очень-то и хочется. Вот в восьмом классе, пожалуй, погулять и захочется, да только не будет у него восьмого класса. Прыгай, не прыгай, одно.

Он пришел домой. Из почтового ящика вынул рекламную газетку. Полковнику никто не пишет, семикласснику Антону тоже. Матушка борщ приготовила. Что ж, можно и борщ. Поел, вымыл посуду, поговорил с матушкой о разном, потом пошел в свою комнату. Комнатка маленькая, но отдельная. Раньше он её делил со старшим братом Егором, но Егор сейчас в армии. Сначала срочную отслужил, теперь по контракту. И в Смирнов-Каменецкий не вернётся. В СК вообще редко возвращаются. Вот они, Антон и компания, за всех и отдуваются.

Он включил ноут. Ноут хороший, брат в позапрошлом году отдал, тогда вообще последний писк был. Приезжал на неделю. На неделю, а пробыл три дня. Уезжая, ноут оставил, мол, пользуйтесь. Он и пользовался. Интернет, кино посмотреть, в шахматы поиграть. Тарифы на интернет в СК конские, но родители не жались – Антону для учебы нужно, Антон отличник, Антон в институт поступит на бюджетное место, да не в губернский, а в столичный. Стоит это оплаты тарифа, пусть конского? Стоит и больше.

Для порядка Антон посмотрел задания на понедельник. Без проблем. Потом для разминки сыграл в шахматы пару блицев с англичанином, рейтинг 2100. Обе выиграл. Ничего удивительного. Был бы талант, давно гроссмейстером бы стал, а так – на уровне КМС застрял – видно, потолок.

Потом стал читать Сервантеса. Дон Кихот – родная душа, нет? Потом в очередной, минимум тысячный, раз посмотрел «День сурка». Послание? Да. Но не им. У них ситуация другая. В «Сурке» весь срок – сутки. Сутки и прожить не трудно, и запомнить. Герой, после диких загулов и прыжков в пропасть, берется за ум, самосовершенствуется, становится добрым гением места. У них же петля с четвертого по седьмой классы. Загибай пальцы: четыре года. Второе – в «Сурке» герой взрослый, они дети. И мозги у них детские. Эмоции. Чувства. В четвертом классе вообще мелюзга, к седьмому мозг взрослеет, но до оптимума далеко. Потому и помнят далеко не всё. Не каждую минуту, даже не каждый день. Опять же гормональный фон. В седьмом классе меняется, а толку-то, если уже через две недели, за двадцать восьмым мая две тысячи восемнадцатого сразу идет первое сентября две тысячи четырнадцатого, здравствуй, здравствуй, четвертый класс. Возможности детские, силы детские и мысли тоже детские. Потому и прыгаем. Или не потому?

И, главное, в «Сурке» ничего не говорят о снах. Герой либо умирает, либо просто засыпает, как убитый, бац – шесть утра, подъем.

А у них – сны.

В большинстве своем сны обыкновенные, окрошкой. Но раз в месяц снится кошмар. Вот прямо с четвертого класса. Всем и каждому. Одинаковый. Будто идут они цепочкой по длинному переходу, то ли подвал, то ли тоннель, их словно магнитом тянет, куда – неясно, но внутри всё ликует от счастья – и от ужаса. Даже и на кошмар не тянет, но в первые часы по пробуждении и руки дрожат, и сердце колотится нещадно, и остается чувство ужаса. Ледяного. А счастья – ни капельки.

Потом догадались свериться с лунным календарем. В полнолуние снится. Ну, и что? Ну, и то. Всё кончается двадцать восьмого мая, а это тоже полнолуние. Кошмар, и ставь сериал «Жизнь в нашем городке» сначала. С четвертого класса. И сколько раз этот сериал они прожили? Зарубочку не оставишь, не на чем. Но много. Память не удерживает. Вот если ребенок десять раз по четыре года, с четвертого по седьмой