Вдоль улиц стояли одетые в белое саларианцы, всадники с гарпунами, алебардами и пиками, а сзади их подпирала кучка мужчин с тяжелыми луками.

Саския прорезала толпу, подобно тому как новый меч взрезает шелковую ткань, и они тут же остались позади. Трое мужчин откололись от толпы, чтобы пуститься за ней в погоню, но у них не было ни единого шанса поймать джа’акари, скачущую на быстроногой рыжей кобыле. Оставшиеся джа’акари замкнули круг, но их было слишком мало по сравнению с многочисленной, наступавшей со всех сторон толпой. Хафса Азейна вздохнула, мысленно сожалея о том, что, несмотря на ее старания, все кончится вот так.

Ты – несчастная жертва собственных амбиций, моя любовь. Моя кровь подарит тебе не много радости.

– Покажите мне ваши груди, трусливые отродья! – Взрывная Талилла сплюнула на песок и дернула за шнурки своей куртки так, что та распахнулась в демонстрации презрения. – Или вам нечем похвастаться?

Джа’акари рассмеялись. Крепкие белые зубы блеснули на лицах, настолько гладких и непоколебимых, что Хафсе Азейне захотелось разрыдаться.

– Я покажу тебе свои груди прежде, чем ты умрешь, сучка! – крикнул в ответ один из облаченных в белое мужчин.

Остальные молчали. Нахмурившись, они не проявляли особого желания приниматься за дело.

– Сегодня не самый худший день, чтобы умереть, – рассмеялась Талилла. – Жаль только, что нам придется расстаться с жизнью в столь мерзкой компании.

Хафса Азейна, чувствуя горечь во рту, наблюдала за тем, как отступают легионеры.

– Убейте их! – крикнул офицер в белом, доставая короткий меч. – И лошадей тоже прикончите.

– Айеее! – закричала Лавания Джа’Акари. – Ты, трусливый сын червивого свиного зада, ну же, покажи мне свои груди!

Саларианцы наступали с обеих сторон.

Где-то сзади началось движение, послышался рык кота, затем – прерванный человеческий крик и вопль умирающей лошади, и тотчас размытое золотое пятно пронеслось мимо Хафсы Азейны к смыкающимся рядам. Курраан набросился на врагов – вихрь когтей и клыков, вызывающий в толпе ужас и неразбериху. Его ум стал дымкой мускуса и жажды крови и закрылся от нее.

Лошадь одного из нападавших, заржав, попятилась и сбросила своего всадника, оставив его умирать под копытами, когда вашай исполосовал ее шкуру до крови. Этого было недостаточно. Пока Хафса смотрела на все это, один из мужчин поднял окованную железом дубинку и с отвратительным хрустом опустил ее на череп Курраана. Хафса Азейна запрокинула голову и завизжала от горя и бешенства, когда кот исчез из ее сознания.

Она одновременно услышала и почувствовала, как арбалет с резким звуком – крак-чак – выпустил стрелу, и ее голова резко откинулась назад, точно кто-то схватил ее за волосы и дернул. Перед ее лицом пронеслась стрела, и большеглазая Талилла из Утрака упала со своей лошади с той же грацией, с какой некогда плясала.

Лавания подняла свой шамзи и зарычала на солдат с такой силой, что этим рыком мог бы гордиться сам Курраан. Ее вместе с крупной дунской кобылой окружили прежде, чем они успели сделать четыре шага: хитрость и красота молодости окрасились грязью и кровью под ногами врагов. Хафса Азейна отыскала глазами человека, который призывал убить их, и мысленно пожелала встретиться с ним в Шеханнаме еще раз.

Позови меня, – запел голос у нее в ушах. – Я могу спасти тебя даже теперь. Позови меня, Аннубаста. Я снова стану жить среди людей, и твои враги будут дрожать у твоих ног, пока я буду опустошать их души.

Ну уж нет.

Тогда умри, – рассмеялся Белзалиль, – мне все равно. Может быть, когда твои кости обратятся в пыль, я отыщу твою дочь. Я слышал, она чудесна…

Хафса Азейна отключила лживый голос от своего сознания.

– Ко мне! – крикнула она. – Джа’акари, ко мне! Мутаани!

Ее меч вспыхнул кровавым золотом в свете умирающего солнца, когда Хафса Азейна бросилась в битву, и топот копыт – так сильно напоминающий стук сердца – вскоре потонул в схватке и безумии короткой яростной битвы. Хафса Азейна сорвала с плеч голову офицера (Больше снов тебе не видать, – подумала она) и опустила рукоятку своего меча на блестящий шлем, который хрустнул и рассыпался под ее ударом.

Повелительницу снов схватила за ногу чья-то рука, и ее Хафса тоже отрезала – и была ослеплена горячей струей брызнувшей в лицо крови. Она увидела, как стащили с лошади высокую девушку, кричавшую и обзывавшую мужчин трусами, даже после того, как их мечи опустились на нее и снова поднялись, продолжая колоть и рубить еще долго после того, как затихли крики.

Маленькая кобылка, чудесная Кейла, серебристая и нежная, как лунный свет, подпрыгнула под Хафсой, и они упали на землю – переплетение плоти и оружия. Повелительница снов отвернулась, закрывая свои уши и сердце от визга мечущейся в агонии лошади. Сама она ударилась обо что-то головой с такой силой, что тени начали сгущаться в уголках ее глаз.

Кейла продолжала кричать.

Ох, моя милая лошадка!..

Хафса лишилась меча, и ее правая рука повисла плетью. Женщина попыталась поднять левую руку, чтобы стереть с глаз кровь, но в ее ладони вспыхнула внезапная боль, горячая и острая, точно она достала уголек из костра. Хафса в недоумении опустила взгляд и увидела, что стрела из арбалета проткнула ее ладонь, пригвоздив ее к груди. Кровь потекла из раны алой волной и начала смешиваться со слабым дождем.

– Ох, – сказала Хафса Азейна и встала на колени.

Они поджидали ее в тенях.

42

Ворота Железного Кулака сторожила пара здоровенных воинов. Позолоченные гиганты были облачены в старинное обмундирование и держали одну руку поднятой, точно в жесте благословения, хотя хмурое выражение их каменных лиц не сулило ничего хорошего воину в красном, который с непокрытой головой преклонял колено в дальнем углу Площади Просителей – перед ним лежал сломанный меч, а на лице сверкали слезы.

Джиан даже думать не хотел о том, сколько людей пожертвовало своей жизнью, чтобы вырезать этих гигантов из живого камня и спустить с гор сюда, в Каапуа, чтобы установить здесь на веки вечные как свидетельство несокрушимого императорского могущества. В утреннем свете стены города сверкали серебром, а площадь перед ними была разделена надвое мощеной дорогой из кровавого камня, выложенной с обеих сторон черепами.

Птичьи трели долетали с гор и проносились по Каапуа, танцуя на сапфировых водах рва, и воздух был наполнен запахом жасмина и сладкой пуалии. Джиан смотрел на Запретный Город, сердце Кханбула. Это зрелище трогало его до дрожи ужаса с примесью чувства, напоминавшего влюбленность.

– Держись подальше от воды, – предупредила его Ксенпей. – В прошлом году мы лишились трех дейченов из-за жиллы, и император был очень недоволен.

Знаменосцы сменили направление, зашагав по широкой красной дороге, и кровавый камень звенел военным приветствием у них под сапогами.

Джиан последовал за ними во главе