– Вилла Дориа.
– Почему она здесь жила?
– Отсюда недалеко до столицы, – охотно объяснил Август, – и при всем при том – сельская пастораль. Можете использовать эту мысль в каком-нибудь разговоре. Это тоже повод посетить ваш бывший дом. Будет о чем говорить.
Ни разу за эти дни Август не нарушил правила, о котором они договорились с самого начала. Здесь нет и не может быть Таньи, даже когда они остаются наедине. Она Теа. Должна думать о себе как о Теа и стараться не говорить о Теа в третьем лице. Только «я» и никогда – «она». Естественно, время от времени они ошибались, но с каждым днем все реже и реже.
– Значит, это и есть мой дом… Не находите, что он мрачноват?
– Что поделать, – пожал плечами Август, – так строили в шестнадцатом веке.
– Холодные переходы, сквозняки на лестницах…
«Откуда она знает?!»
– Откуда вы знаете? – спросил уже вслух.
– Догадалась, – горько усмехнулась Теа. – Посмотрите на этот ужас, Август! Разве не понятно, что в этом вертепе[28] могут жить только крысы и привидения!
– Примите во внимание, Теа, что в доме уже больше ста лет никто не живет, – попытался успокоить ее Август.
– Вот я и говорю – руины!
Оставшуюся часть пути Теа молчала, замкнувшись в себе, но, как заметил Август, нет-нет да и бросала быстрые взгляды на виллу Дориа, которая и вправду выглядела мрачно, если не сказать хуже.
Замок давил, и давление это было вполне ощутимо, словно воздух здесь тяжелее, чем должен быть. Такова была темная аура этого давным-давно покинутого дома. Даже свет рядом с ним терял часть своей силы, так что вблизи виллы Дориа было сумрачно и прохладно, несмотря на теплый солнечный день.
– Чувствуете? – спросила Теа.
Голос ее дрогнул, но женщина не остановилась.
«Есть в ней это!» – в очередной раз отметил Август, который как завороженный наблюдал за тем, как рядом с ним – шаг за шагом, штрих за штрихом – возникает новый образ: Теа д’Агарис, какой он ее себе вообразил.
– Чувствую, – сказал он вслух, – давит и света не хватает. И как-то…
– Тревожно? – подсказала Теа.
– Да, пожалуй.
Август почувствовал нарастающую тревогу, едва они вошли в огороженный стеной двор. Впрочем, по мере приближения к главному входу беспокойство не усиливалось. Хотя и не ослабевало.
«Наведенный обман чувств? – задумался он, наблюдая за тем, как смотритель торопливо отпирает дверь и распахивает створки, приглашая войти. – Довольно сложное колдовство. Не каждый и осилит… Но сто лет! Как сохранить силу гримуара на столетие? Она должна была запечатать заклятие другим заклятием и привязать… К чему она могла привязать печать?»
Наверняка в стену дома вмурована пара заговоренных камней, но поди найди их, не зная точно, что искать! И во дворе закопаны. Если бы Август решил заняться чем-то подобным, первым делом закопал бы пентаграмму из заговоренных камней, по камню на каждый из лучей.
– Вы как, справляетесь? – Мог бы и не спрашивать, но отчего-то спросил.
– Пока справляюсь, но на душе кошки скребут.
Между тем вошли в дом. Здесь было еще сумрачнее, еще холоднее, еще безнадежнее. Тяжелая атмосфера, густые тени по углам, тьма в переходах и на лестницах. И пыль. Очень много пыли.
Август взял у сторожа фонарь, и они с Теа пошли осматривать дом. Но чем дальше они шли, тем хуже им становилось. Шепоты, шорохи, звуки шагов и капающей воды, движения застоявшегося воздуха, как если бы рядом с вами пробежал кто-то, кого вы не слышите и не видите, но отчетливо ощущаете. Потом начали сами собой открываться и закрываться двери. Скрип ржавых петель, клацанье замков, удары дерева о дерево. Ничего по-настоящему опасного – настоящую опасность Август, вероятно, все-таки ощутил бы, – но тем не менее крайне неприятно.
Теа побледнела и даже как бы осунулась. Глаза распахнуты, и в них плещется безумие, рот приоткрыт, словно она готовится закричать.
«Будь проклят умник, придумавший всю эту жуть!» – Август был уже не рад, что притащил сюда Теа. Раньше здесь было значительно тише и не так страшно. То ли за прошедшие годы древнее колдовство перебродило и испортилось, то ли так оно реагирует на Теа. А женщина между тем отступила к стене, прижалась к ней спиной, и Август шагнул к ней, чтобы ободрить, а если понадобится, и защитить, но…
– Они нас выгоняют, – неожиданно сказала Теа. – Вот же поганцы!
– Я не уйду! – крикнула во всю силу, так что эхо пошло гулять по пустым гулким залам. В ее голосе, однако, не было гнева или страха, одно лишь раздражение. Негодование, досада, где-то так.
– С кем вы говорите? – нахмурился Август, переставший понимать, что происходит с женщиной, резкая смена настроения которой пугала его гораздо больше, чем все эти показные ужасы.
– Помолчите, Август! – нетерпеливо отмахнулась от него Теа, словно бы прислушиваясь к одной ей слышимым голосам.
– Нет, – сказала через мгновение. – И снова нет!
– Совсем отбились от рук, – объяснила Августу, коротко взглянув ему в глаза, но он ее все равно не понял. Кто отбился от рук? И чьи это руки?
– Кто? – спросил он. – О ком вы говорите?
– Ах, оставьте, Август! – досадливо поморщившись, бросила Теа. – Они говорят, что вы о них знаете. Ну не лично об этих…
– Что? – возмутилась она, словно отвечая на чью-то реплику, которую Август благополучно пропустил. – Нет, милые мои! Совсем не так! Я вам отчетом не обязана. Это вы без меня с ума тут все посходили, а не я без вас!
Август больше не переспрашивал: он начал догадываться о том, что здесь происходит, но сам себе не верил. Этого попросту не могло быть, потому что не могло быть никогда.
Теа говорит с серванами[29] и пилози[30]? Быть этого не может! Ведь они ей не присягали!
– Я сейчас повернусь и уйду! – объявила Теа, обращаясь к кому-то, кого Август по-прежнему не видел и не слышал. – Уйду и больше не вернусь, так и знайте. Тогда хоть на головах стойте и ими же об стенки бейтесь!
Постояла, прислушиваясь, покачала головой.
– Нет, так не пойдет, – погрозила кому-то пальцем. – Я – или я, или не я. И я вам ничего доказывать не намерена. Вот и решайте: да или нет? Мне уйти?.. Так-то лучше! – сказала она через минуту. – Прекратите безобразие и помогите мне вспомнить дом. Я тут все порядком подзабыла. Сто лет, знаете ли, большой срок – целый век.
И вдруг все прекратилось: исчезли тяжесть и холод, стало светлее, ушло из сердца чувство безнадежности.
– Спасибо! – сказала Теа кому-то невидимому. – Пойдемте, Август. Они мне сейчас все объяснят. Вот здесь, в этой комнате, например, была буфетная, а за теми дверями – пиршественный зал. Он назывался Залом дам и кавалеров – из-за шпалер, которые висели на
