Меркурио почесал щетинистый подбородок.

– Это старая лиизианская пословица.

– И как она переводится?

– Когда все – кровь, кровь – это все.

Мия кивнула, решив, что поняла. Они посидели в тишине какое-то время, старик прикурил одну из сигарилл с ароматом гвоздики и затянулся. Наконец Мия снова заговорила:

– Вы сказали, что моя мама родом отсюда. Вы имели в виду Малый Лииз?

– Да. Но, как я и сказал, это было давно.

– У нее была семья? Кто-то, к кому я могла бы…

Меркурио покачал головой.

– Они ушли, дитя. Или умерли. В основном и то и другое.

– Как отец.

Меркурио прочистил горло, снова затянулся сигариллой.

– Мне жаль. Что они так с ним поступили.

– Его назвали предателем.

Старик пожал плечами.

– Предатель – это тот же патриот, только со стороны проигравших.

Мия смахнула челку с глаз, посмотрела на него с надеждой.

– Значит, он был патриотом?

– Нет, вороненок. Он проиграл.

– И его убили, – в ней закипела ненависть, заставив сжать кулаки. – Консул. Толстый священник. Новый судья. Они убили его.

Меркурио выдохнул тонкое серое колечко, внимательно наблюдая за Мией.

– Твой отец и генерал Антоний хотели свергнуть Сенат, девочка. Они собрали чертову армию и планировали выступить против собственной столицы. Подумай, ко скольким смертям это бы привело, если бы их не поймали прежде, чем развязалась настоящая война. Быть может, им стоило повесить твоего папашу. Быть может, он этого заслуживал.

Глаза Мии округлились, и она оттолкнула стул, потянувшись за кинжалом, которого не было на месте. Проснулась ярость, внутри полыхнули вся боль и злость, накопившиеся за прошедшие сутки, гнев так быстро наполнял тело, что ее руки и ноги задрожали.

И тогда все тени в комнате содрогнулись.

Чернота извивалась. У ее ног. За глазами. Она снова сжала кулаки. Сплюнула сквозь стиснутые зубы:

– Мой отец был хорошим человеком. И не заслуживал такой смерти.

Чайник соскользнул со столешницы и с грохотом разбился. Дверцы ящиков задрожали на петлях, чашки заплясали на блюдечках. Башни из книг развалились и рассыпались по полу. Тень Мии потянулась к тени старика, царапая треснувшие половицы; чем ближе она подползала, тем больше гвоздей выскакивало из досок на полу. Мистер Добряк свернулся у ног девочки, с шипением вздыбил полупрозрачную шерсть на загривке. Меркурио – быстрее, чем стоило бы ожидать от такого старика, – юркнул в другую часть комнаты, подняв руки над головой в знак капитуляции и продолжая удерживать в пересохших губах сигариллу.

– Спокойно, спокойно, вороненок, – сказал он. – Это была просто проверка. Я не хотел тебя обидеть.

Когда посуда перестала дрожать, а дверцы шкафчиков – скрипеть, у Мии подкосились ноги, и она осела на месте. Желание расплакаться боролось со злостью. На нее столько всего навалилось. Вид раскачивающегося на веревке отца, крики матери, скитание в переулках, кража, избиение… все. Это слишком.

Слишком.

Мистер Добряк кружил у ее ног, мурча и тыкаясь в нее, как настоящий кот. Ее тень скользнула обратно по полу и приняла свою обычную форму, только на оттенок темнее. Меркурио указал на нее.

– Как давно она прислушивается?

– …Кто?

– Тьма. Как давно она прислушивается к твоему зову?

– Я не понимаю, о чем вы.

Мия села на корточки и обхватила себя руками, пытаясь сдержать всю боль внутри. Свернуть ее и затолкать в носки туфелек. Ее плечи дрожали. Живот болел. И тогда девочка начала тихо всхлипывать.

О Дочери, как же она себя ненавидела в тот момент…

Старик потянулся к пальто. Достал более-менее чистый платок и вручил ей. Наблюдал, как она берет его, вытирает, как может, сломанный нос, ненавистные слезы на ресницах. И, наконец, присел на пол перед девочкой и пристально посмотрел на нее своими пронзительными голубыми, как сапфиры, глазами.

– Я вообще ничего не понимаю, – прошептала Мия.

Старик улыбнулся, сверкнув глазами. Покосившись на кота из теней, достал из пальто стилет донны Корвере и вонзил в половицы между ними. Полированная могильная кость заблестела в свете лампы.

– А хочешь понять? – спросил Меркурио.

Мия изучила кинжал, медленно кивнула.

– Да, сэр.

– Здесь нет никаких «сэров», вороненок. И донов с доннами. Только ты и я.

Мия закусила губу, испытывая искушение просто схватить клинок и убежать.

Но куда ей идти? Что делать?

– Тогда как мне вас называть? – наконец спросила она.

– Это от кое-чего зависит.

– От чего?

– От того, хочешь ли ты наказать тех, кто забрал твое по праву. Если ты та, кто не забывает и не прощает. Если ты хочешь понять, почему Мать оставила на тебе свою метку.

Мия уставилась на старика, не моргая. Ее тень пошла рябью у ног.

– И если я отвечу «да»?

– Тогда зови меня «шахид». До тех пор, пока я не назову тебя «Мией».

– Что значит «шахид»?

– Это древнеашкахское слово. Означает «заслуженный мастер».

– А как вы тем временем будете звать меня?

С губ старика сорвалось и поплыло тонкое кольцо дыма, когда он ответил:

– Угадай.

– …Ученица?

– А ты умнее, чем выглядишь, девочка. Одно из немногих качеств, которые мне в тебе нравятся.

Мия посмотрела на свою тень. На суровый солнечный свет, затаившийся за жалюзи. На Годсгрейв за ними. Город мостов и костей, медленно наполняющийся костями близких ей людей. Она знала, что там нет никого, кто ей бы помог. А если она хочет освободить мать и брата из Философского Камня, если хочет спасти их из могилы, соседствующей с отцовской – если его вообще похоронили, – если хочет свершить правосудие над теми, кто разрушил ее семью…

Что ж, ей понадобится помощь, не так ли?

– Хорошо, шахид.

Мия потянулась за клинком. Меркурио выдернул его со скоростью ртути и поднял между ними. Во мраке сверкнули янтарные глаза.

– Заберешь его, когда заслужишь, – отрезал старик.

– Но он мой! – возразила Мия.

– Забудь о девочке, у которой было все. Она умерла вместе со своим отцом.

– Но я…

– Ничто – твое начало. Ничего не имей. Ничего не знай. Будь ничем.

– И зачем мне это?

Старик затушил сигариллу о половицы.

Его улыбка заставила Мию улыбнуться в ответ.

– Потому что тогда ты будешь способна на все.

В последующие годы Мия будет вспоминать день, когда она впервые увидела Небесный алтарь, как день, когда она уверовала в божественную силу. О, Меркурио привил ей соответствующие религии Матери взгляды. Смерть как подношение. Жизнь как призвание. До всего этого ее растили как прилежную, набожную дочь Аа. Но именно в тот момент, когда она впервые взглянула на балкон, она приняла эти истины и начала действительно осознавать, где находится.

Наив с другими людьми в робах повели Мию с Триком по очередному (и, по-видимому, бесконечному) лестничному пролету. Все двадцать восемь аколитов решили пойти на ужин, их подъем сопровождался тихими беседами, разнообразие акцентов напомнило Мие о рынке Малого Лииза. Но все разговоры стихли, как только группа дошла до верхней площадки. Мия затаила дыхание и прижала руку к груди. Наив прошептала ей на ухо:

– Добро пожаловать в Небесный алтарь.

Площадка была вырезана прямо в горе и находилась под открытым небом. Столы