Наив пошатнулась и ахнула, хватаясь за ребра. Джессамина была вся в крови и пыталась отдышаться. Двое других Десниц – юноша по имени Пьетро, почти ровесник Мии, и мужчина постарше по имени Нерай – погибли от ударов люминатов.
– …Мия…
Девушка стояла над телом Пьетро, низко опустив голову.
Глядя в его незрячие глаза.
– …Мия, они в стойлах…
Она задержалась в тихой тьме. Пытаясь не вспоминать.
Тщетно.
– Он был всего лишь юношей, Мистер Добряк.
Покачала головой.
– Всего лишь юношей.
– …Сейчас не время скорбеть, Мия. По этому мальчишке или любому другому…
Девушка посмотрела на него, в ее глазах плескалось горе.
– …Лучше отомсти за них…
Мия медленно кивнула.
Вытерла кровь с лезвий.
И побежала дальше.
Стойла превратились в кишащее море мужчин, животных и пыли. В смрад пота, крови и дерьма. В крики центурионов, громкое бормотание встревоженных верблюдов и, прежде всего, в рев судьи Рема.
За всю жизнь Мия прятала под своим плащом лишь одного человека, но Трик был крупным, а Наив с Джессаминой – вдвое меньше него. Поэтому, оставив остальных раненых Десниц позади, трио покралось по лестнице к стойлам. Глядя на толпу, Джессамина вздохнула.
– Бездна и кровь, мы опоздали.
Люминатам уже удалось вскрыть стены горы, со стороны Пустыни Шепота проникал ослепляющий свет и задували клубы песка. Солдаты запрягли фургоны верблюдами и выводили их на предгорья снаружи; другие люминаты седлали зверей и тянули их за поводья. Большинство солдат никогда прежде не видели верблюдов, и процесс занимал больше времени, чем должен был, – посему и бушевал вышеупомянутый судья. Тем не менее до их отбытия оставалась пара минут.
Мия видела, как в главный фургон загружают семь связанных человек с мешками на головах. Даже несмотря на то, что их лица были спрятаны, она мгновенно их узнала. Духовенство, хрупкий юноша – должно быть, Тишь, – и, наконец, мужчина, связанный в кокон из веревки и цепей, которого нес один из самых крупных люминатов, которого Мия когда-либо встречала.
– Лорд Кассий, – выдохнула она.
– Черная Мать! – прошипела Джессамина. – Они убили остальных верблюдов.
Мия посмотрела на стойла и поняла, что Джессамина права; каждый зверь, который не был запряжен в фургон или оседлан солдатом, был мертв. Она тихо выругалась, всматриваясь в скалистые предгорья у основания горы.
– Наив, когда мы только прибыли сюда, в горе была какая-то магика. Недоумение и некая…
– «Рознь», – подсказала Наив.
– Да, она. Сработает ли…
– Нет, – женщина вздохнула. – Она действует лишь на тех, кто хочет войти в гору неприглашенным. Эти люди хотят выйти. «Рознь» не затронет их.
– Дерьмо! – рыкнула Мия. – Как нам их догнать?
– Просто проведи нас к фургонам с помощью своей тенистой волшбы, – сказала Джессамина.
– Они уже снаружи. Моя сила увеличивается в горе, потому что этих стен не касался солнечный свет. Но там… Вряд ли мне хватит сил, чтобы всех спрятать. А если нас увидят, то убьют, как этих ненужных верблюдов. Кроме того, фургоны переполнены. Не то чтобы нам хватит места в них спрятаться…
Мия говорила правду – даже несмотря на то, что они проредили их количество в библиотеке и Зале Надгробных Речей, оставалось еще более сотни люминатов и всего шесть фургонов. Учитывая их количество и запасы продовольствия, необходимые, чтобы пережить неделю в пути в Последнюю Надежду, люди Рема были прижаты друг к другу, как ломтики засаленной свинины в бочке.
– Твою мать, – вздохнула Джессамина.
– Ага, – согласилась Мия. – Твою мать.
Люминаты тянули последних из выживших верблюдов на предгорье и забирались им на спины. Рем уже залез в первый фургон, и сквозь поднимающуюся пыль Мия увидела разозленную Эшлин с покрасневшими глазами, стоявшую на фургоне и наблюдавшую за входом в гору. Полудюжина солдат, которых Мия оставила в комнате Адоная, должны были поведать девушке о судьбе ее брата. Эшлин знала, что Осрик мертв. Более того, она знала, что ответственность за это несла Мия.
Девушка прорычала что-то Рему, и тот наорал на нее в ответ. Невзирая на ее помощь в захвате Церкви, похоже, судья люминатов был не в настроении слушать дерзости от семнадцатилетней еретички.
«Рада быть занозой в твоей заднице, сука…»
Последние верблюды вышли на свет. Над фургонами подняли навесы, все снасти проверили. Наив пробормотала молитву, готовясь к атаке, но Мия схватила ее за руку.
– Ты не можешь пойти туда.
– Мы не можем дать им сбежать, – яростно возразила женщина.
– Их слишком много, Наив. Нас убьют еще до того, как мы успеем подойти.
– Нельзя же просто сидеть здесь! – сплюнула Джессамина.
Мия закусила губу. Оценила расстояние в сто ярдов до заднего фургона.
– Я могу добежать до них, – сказала она. – Меня не заметят. Я проберусь в фургон.
– И что сделаешь? Убьешь сотню люминатов в одиночку?
Тень Мии покрылась рябью. В воздухе повеяло холодом.
– …Она никогда не одна…
Мия посмотрела на не-кота, водящего хвостом из стороны в сторону. И там, в тенях, пригнувшись в пыли и тьме, пазл в ее голове сложился. Последний кусочек, последняя мысль, последний ответ встал на место.
Щелк.
– Я знаю, как их остановить, – выдохнула она. – Ты со мной?
Мистер Добряк недоуменно наклонил голову вбок.
– …Всегда…
Прежде чем Наив или Джессамина успели что-то сказать, Мия рванула вперед, дергая за тени и накидывая их себе на плечи. Промчалась через стойла и выбежала на открытый воздух. Фургоны уже отчаливали, в рот и глаза летели грязь и песок. Мия бежала почти вслепую – просто размытое пятно на фоне облака пыли. Девушка двигалась во мраке в сторону нечетких наездников люминатов и заднего фургона, переполненного ворчащими, перепачканными кровью солдатами. Двигаясь на ощупь, она скользнула под дно фургона, проползла вперед и повисла под носовой частью, притаившись в засаде.
Фургон грохотал и подпрыгивал на крошащемся склоне, мехаристы яростно хлестали верблюдов. Рем определенно хотел как можно дальше убраться от горы со своим призом; может, судья и бывал храбрым, убивая котят и топя детей в каналах, но, похоже, когда что-то шло не по плану, его жажда конфликтов утихала.
Или же Скаева просто хотел получить лорда Кассия больше, чем Мия могла себе представить.
Девушка цеплялась за дно фургона, как пиявка. Но зато тут ее определенно никто не мог увидеть, поэтому она откинула плащ из теней и сосредоточилась только на том, чтобы не ослаблять хватку. Ее трясло и подкидывало, мотало и било, спина и пятая точка кричали в знак протеста. Пыль покрывала губы, забивалась в глаза и липла к засохшей крови в волосах. Мия в десятый раз чуть не упала, закрыла глаза и взмолилась о силе. Дорога будто длилась вечность.
Спустя добрых пять-шесть часов спуска предгорья начали выравниваться, и дорога стала чуть менее мучительной. Песок стал менее
