– Значит, в основном в лучшем случае просто символические, да?

Хэл откидывается, стараясь надеть трусы одной рукой.

– Скажи ей – после того как с умным видом погладишь подбородок, – просто да, О. О., Пемулис стоит тут уже в фуражке и делает вид, что стучит в гонг к ужину. У него с нижней губы течет блестящий водопад слюны, – на самом деле Пемулис увлечен сложной системой жестов, обозначающих одновременно процедуру сворачивания дюбуа и поздний час. В последние два года у Хэла, Пемулиса, Сбита, Трельча и иногда Б. Бун появилась небольшая традиция перед экспедицией и ужином в канун Дня В. ныкаться на небольшой укромной лужайке за помойками на парковке за Западным корпусом и пускать по кругу неприлично сигарообразный дюбуа, пока Шахт и иногда Орто Стайс сидят в тягаче с зелеными в свете приборной доски лицами и греют движок. Хэл садится и машет рукой Пемулису в знак того, чтобы он уже шел.

– Но ведь это у тебя… мистер Хоуп, – театрально шепчет Пемулис.

– Одну секундочку, – Хэл зажимает трубку ладонью, накрывает трубку и руку двумя подушками и одеялом и театрально шепчет в ответ: – А куда это вдруг пропала твоя доля мистера Бэ? Почему это мы сворачиваем цеппелин из моей доли Хоупа, которую я купил у тебя не дале как три дня назад?

От нистагма глаза закатываются впечатляющей.

– Все сусеки выскребаны. Давай все это обсудим потом. Никто не собирается тебя это, эксплуатировать.

А потом руку и телефон фиг выпутаешь.

– О., мне пора выписываться уже прямо через секунду.

– А как насчет вот чего. Взвесь это для меня заранее и оставайся в адеквате, пока не перезвонишь. Вот критическое предположение Субъекта. Позвонишь за мой счет, если хочешь.

– Отвечать я не обязан, – уточняет Хэл.

– Правильно.

– Просто слушаю, а потом кладу трубку.

– И позвонишь сегодня ночью или завтра до обеда, за мой счет, если в День

В. не будет скидок.

– Просто очень недолго слушаю, а потом прощаемся, и мы можем идти, – все это Хэл адресует больше Пемулису, который мечется по комнате с бюстом Константина в руках, изучая его на очень близком расстоянии и качая головой.

– Все готово? Итак. Готов?

– Давай уже.

– Вот ее задачка. Если главная цель сепаратистов всегда была суверенно отделиться, и если у них почти мизерный шанс по-настоящему заставить ОНАН дереконфигурироваться, и если практически все канадцы ненавидят Джентла, передачу Впадины и вообще весь этот экспериалистский винегрет из merde, но особенно Впадину – картографический факт Впадины на нашей карте и новой Выпуклости на их, то есть что карты говорят, что это земля Канады, эта, как ее, токсифицированная область, – если все это очевидно правда; тогда почему сепаратисты в Квебеке не используют факт одиозности Впадины, чтобы нацепить парламентские парики, пойти в Оттаву в парламент и заявить всей Канаде во всеуслышание типа: «Слушайте, дайте нам спокойно отделиться, и когда мы отделимся, заберем с собой Впадину в придачу, и это будет наша проблема, а не ваша, будет на картах считаться квебекской, а не канадской, будет нашей головной болью и яблоком ссоры с ОНАН, а канадская честь не будет поругана, и жалкая позиция Канады в ОНАН и как бы мировой общественности позиций реабилитируется благодаря гениальному решению парламента Оттавы переджерримандерить карту ОНАН, не наехав при этом на США прямо»? Почему? Почему они не пойдут в Оттаву, не скажут всем Cuibono [252] и не скажут: «Вот так все будут в выигрыше? Нам достается наша Notre Rai Pays, а вам с лица карты стирается Впадина». Субъект поставила вопрос, почему канашки не поймут, что одиозность Впадины, возможно, лучшее, что случалось с ними в плане убеждабельности Канады отпустить Квебек. Она меня озадачила: почему самые мозговитые боевые канашки не используют Впадину как размен на суверенность, почему требуют у ОНАН забрать то единственное, что у них есть для размена?

– С кем ты разговариваешь, кто не может перезвонить? – громко вопрошает Пемулис, вышагивая взад и вперед с армейскими разворотами у стен, с дико сверкающей сережкой.

Хэл опускает трубку, но не прикрывает.

– Это Орин, хочет знать, почему Квебек, FLQ и все остальные не торгуются с канадским правительством и не предлагают картографическое присвоение Впадины Квебеком в обмен на отделение, – Хэл слегка наклоняет голову. – Я только сейчас понял, что это может быть истинным посылом путринкуровского «Отделения и возвращения».

– Орин – в смысле, твой брат, с ногой?

– Его чрезвычайно парит внутрионанская политика.

Пемулис складывает руки в мегафон.

– Скажи ему, что всем сочно и с дымком насрать! Скажи ему, пусть в книжке почитает! Скажи ему зайти в любую базу данных в Сети! Скажи ему, что ты чертовски уверен, что он может себе это позволить! – руки у Пемулиса стройные, с красными костяшками, а пальцы длинные и какие-то серповидные. – Скажи ему, что уже слышишь, как в одну из очень редких абсолютно свободных ночей, что нам выпадают, нетерпеливо взревывает грузовик с друзьями, которые уже готовы тебя бросить. Напомни, как нам приходится тут жрать по расписанию, а то подохнем. Скажи ему, что мы читаем книжки, неустанно заходим в базы данных, бегаем целыми днями до изнеможения, и потому нам нужно жрать, а не просто стоим на месте, тупо поднимая и опуская одну ногу за семизначные с чем-то суммы!

– Скажи Хренулису, чтобы посидел на чем-нибудь точеном, – отвечает Орин.

– О., он прав, я уже чувствую, как мое тело начинает пожирать само себя. Ты сказал, мне можно подумать и перезвонить. Если хочешь, я кину звонок на твой пейджер.

Пемулис расчистил одной ногой путь через белье, дискеты, книги и экипировку к западному окну, где теперь участвует в сложном разговоре при помощи размашистых жестов с кем-то во дворе, кого Хэл не видит из-за широкого подоконника. Трусы Хэла диагонально натянуты на его тазе. Орин в трубке говорит:

– Представь следующее и подумай, что думаешь. Вообрази. FLQ и прочие разные сепаратистские ячейки внезапно перенаправляют свои террористические усилия от Канады и внезапно начинают инсургентскую кампанию по раздражению США и Мексики. Но