– И особенно весь терроризм был нацелен на Оттаву, давление на Оттаву и Канаду. «Permettez Nous Partir, Permettez Nous Ltre» [248]. А то взорвем Фронтенак. Или облучим Виннипег. Или воткнем ж/д костыль Кретьену в глаз. Это все не особенно глубокие материи, О.

– Да, и но потом вдруг все меняется, когда Оттава – неважно почему – отдается в типа хирургически-стерильные руки ОНАН, с приходом ОНАН, Джентла, так называемого экспериализма.

– Что-то непохоже, что тебе нужны какие-то мои подсказки, О.

– Но, в общем, но потом в одномоментном унисоне все самые разные сепаратистские группировки выбрасывают отделение и суверенность на помойку и вместе направляют свою инсургентскую ненависть на ОНАН и США, и теперь их хлебом не корми, дай инсургировать против ОНАН от имени той самой Канады, которую десятилетиями считали врагом. Разве это не кажется немножечко странным?

– Разве это не кажется немножечко странным, Хэлли?

– Я реально не тот кровный родственник, кто расскажет тебе об устройстве радикального канадского разума, О. Если ты не забыл, у нас есть один кровный родственник с двойным гражданством. Который, я уверен, будет более чем рад взвесить идеологический поток сознания сепаратистов, сколько тебе захочется, а потом еще немного. Уверен. Как только ей вправят челюсть от восторга, что ты действительно позвонил.

– Я сейчас шлепаю не по одной, а сразу по обеим коленкам от умо…

– А ты знал, что она ни разу не спрашивала меня или Бубу, общаемся ли мы с тобой? Ни разу. Одновременно и потрясение, и гордость. Ей стыдно даже страдать из-за тебя, некая…

– Но давай все шуточки в сторону, я сейчас серьезно. Вот эта странность. Ты знаешь, как я уважаю твои лобные доли, Хэлли. Я прошу о глубине, а не о какой-то компетенции.

– Ты только что проигнорировал всю суть того, что я говорил. С тобой как со стариком. Стариком с очень избирательным слухом.

– Так, я сейчас пропущу мимо ушей всю эту чья-бы-корова-мычальную тему про избирательный слух. В знак того, что это серьезный звонок. Почему они вдруг как будто единодушно переключили цели.

– И ведут себя от лица всей Канады, квебекцы, вдруг, это надо тебе объяснить. Или тебе только подтвердить, что это странно?

– Субъект цитировала результаты опросов со времен, когда там еще кто-то занимался опросами, и по ним свыше четырех пятых всех канадцев хотели вон из ОНАН и очень надеялись, что с президентом Джентлом случится ну очень несчастный случай в солярии, и тому подобное.

– Значит, второй и последний вопрос касается этого перехода от антиканадского квебекского национализма к антионанскому канадскому национализму.

– Я тут подумал – может, в действии хрестоматийный случай джонниджентловского-поиска-врага-для-разделенной-нации-для-единства-в-ненависти? Вот почему Квебек как бы смыкает строй с Альбертой и всеми прочими провинциями перед лицом общего врага?

– Хэл?

– Тут ты всегда можешь указать журналистке, что в стратегии Джентла явно прослеживается милая иронийка: он объединил за наш счет Канаду, хотя должен был объединить нас за счет Канады.

– Но ты вроде говоришь так, будто где-то кроется более глубоко взвешенный ответ.

– Все, что я знаю, – очень грубая школьная история с уроков Путринкур. Плюс преимущество регулярных контактов с Маман.

– Валяй.

– История довольно четко демонстрирует, что единственный национализм в квебекской душе – это квебекский национализм. Всегда было «Nous против La Plupart Toujours» [249], и чем дальше в инсургентский лес, тем больше у них врагов. Не представляю, чтобы separatisteur'bi считали Квебек частью Канады больше, чем Лесото представляет себя в составе ЮЖАФРа. Путринкур не устает подчеркивать, что наш довоенный Юг в сравнение не идет с Квебеком. Почему, по-твоему, провалился третий Мич^ь? Потому что в глубине души они всегда считали себя не более чем заложниками Оттавы и англофонных провинций. Даже умеренные Separatisteur'bi вроде Паризо говорили о капитуляции в битве на полях Авраама как о вынужденной передаче недвижимости, и что во всей изначальной войне¹ франко-канадцы были не столько проигравшими, сколько трофеями. Добычей.

– Все это сходится с мнением Субъекта.

– У меня такое впечатление, что ненависть квебекцев к англофонной Канаде превосходит все, что они способны выдавить против ОНАН, это вряд ли. Стоит сказать «1759», как Маман поджимает губы так, что они чуть не исчезают. Пемулис и Аксфорд частенько приходят на «Г и З» ^J пораньше и рисуют на доске огромную готическую 1759, только чтобы посмотреть, как чуть не исчезнут губы Маман, когда она зайдет и прочитает.

– На мой взгляд, Субъект сходится с тобой в оценке ненависти. Они просто хотят быть сами по себе, и хотели всегда. А здравоохранение и НАФТА – к чертям собачьим. Вот почему они саботировали все три Мичских соглашения, говорит она. Кажется, ей кажется, что антионанский настрой – какая-то аномальная уловка, что ли.

– Не могу теперь не признаться в некотором любопытстве к твоей журналистке, которую ты только на прошлой неделе собирался отпугнуть байками про Самого. Не говоря уже о том, как сравнивал ее с лайнменами защиты. Ты никогда не интересовался рубенсовским типом.

– Плюс перед другими Субъектами ты ни разу не заботился о впечатлении глубины. Что, приходится потрудиться побольше, чем над среднестатистическим Субъектом?

– Это не первая странность за тобой. Ты никогда, прямо скажем, особенно не стеснялся обсуждать со мной Субъектов.

– Все сложно. Она растет в моих глазах.

– А уж как она записывает твои рассказы о легендарных угловых пантах.

– Все запутано. Я многое не говорю. У нее столько уровней. Я обнаруживаю в ней такие уровни и измерения, о которых даже не подозревал.

– О, О., прошу, скажи, что ты обнаружил не то, что она жената и с детишками. Это же, часом, не оно, нет? Прошу, пусть что угодно, только не детишки.

– Что угодно, только не новые орды Субъектов, садистски-доскональные отчеты о стратегиях соблазнения которых я так долго терпеливо выслушивал. Орин «Разрушитель семей» Инканденца, так тебя зовут в команде, как бы в шутку? Ты болен.

– Это я болен? Это я-то тут болен?

– …хочет ее винить – не признается, не