Диль смотрит на Макдэйда и говорит, что еще есть плачевные новости насчет Штуки 44 калибра, что по реконструкции жильцами событий той ночи более чем вероятно, что это Ленц прикарманил Штуку с газона, когда делал ноги из комплекса ЭВМГ перед самым приездом Органов. Потому что она напрочь исчезла, и никто ее не закрысил, зная, что на коне стоит жизнь старого доброго Джи. Гейтли издает какой-то совсем новый звук.

Макдэйд говорит, более позитивные новости – что Ленца, возможно, засекли, что Кен Э. и Берт Ф. Смит, возвращаясь с откатывания Берта Ф. С. на собрание на площади Кенмор, видели кого-то очень похожего или на Р. Ленца, или на С. Ромеро после тяжелой болезни, видели по большей части со спины, в черном смокинге с фалдами и сомбреро с шариками, и, судя по всему, в официальном рецидиве, снова Там, бухого в дрова, с такими заплетающимися ногами, по их словам, что шел старой алкашеской походкой «против урагана», прокладывая путь от паркомата к паркомату и хватаясь за каждый. Уэйд Макдэйд решает, что сейчас подходящий момент упомянуть о подтвержденной сплетне, что ЭВМГ готовится сдать блок № 3 в аренду агентству психического здоровья для долгосрочного ухода за людьми с агорафобией высокой степени, и что в Хаусе только и разговоров, в какое людное и буйное местечко превратится блок, тем более под такую страшную, по прогнозам, зиму. Диль говорит, что его носовые пазухи всегда чуют снег, и сейчас пазухи прогнозируют как минимум снегопад даже не позже, наверное, сегодняшней ночи. Они так и не додумались сказать Гейтли, какой сегодня день. От того, что Гейтли не может задавать даже такие простейшие вопросы, ему хочется кричать. Макдэйд, то ли как между друзьями, то ли чтобы поднасрать в душу сотруднику, который не в состоянии блюсти правила, признается, что они с Эмилем Минти договорились с Парьясом-Карбо – который работает у одного из выпускников Эннет-Хауса в «Четкой печати» рядом со школой Джексона-Манна – напечатать формальные как бы вытисненные приглашения для агорафобных ребят из блока № 3 запросто приходить в Эннет-Хаус на шумную людную уличную вечеринку в духе «Добро пожаловать на район ЭВМГ». И теперь Гейтли знает наверняка, что это Макдэйд с Минти повесили табличку «Требуется помощь» под окном пожилой женщины в блоке № 4, которая зовет на помощь. Общая температура ситуации в палате растет. Гэвин Диль прочищает горло и говорит, что все в Хаусе говорили сказать Гейтли, как дико за него скучают, и сказали сказать «Че как?», и что все надеются, что Джи уже скоро вернется надирать всем жилищные задницы; и Макдэйд извлекает из кармана неподписанную открытку «Поправляйся» и аккуратно просовывает между прутьями перил, где она рядом с рукой Гейтли начинает сама по себе открываться из-за того, как долго пролежала сложенной в кармане. Очевидно, что открытка краденая.

Наверное, это все жалкая неподписанная сложенная ворованная открытка, но на Гейтли внезапно накатывают жаркие волны жалости к себе и обиды не только из-за открытки, но и что два этих клоуна-соплежуя не хотят выступить свидетелями по его se offendendo, хотя он всего лишь выполнял свои трезвые обязанности ради одного из них, а в награду лежит с таким уровнем усиливающегося декстрального дискомфорта, что эти левые придурки и представить не могут, даже если очень постараются, и он готовится говорить «нет» лыбящимся пакистанцам на предложение его любимого наркотика, с инвазивной трубкой в глотке и без блокнота, хотя он так просил, и хочет срать и знать, какой сегодня день, а здоровой черной сестры, как назло, не видать, и он не может пошевелиться – и мысль о том, что все эти события – доказательство защиты и заботы Высшей силы, вдруг кажется ужасно простодушной: как-то сложно понять, на фига это так называемому Любящему Богу пропускать его через мясорубку выздоровления к трезвости только ради того, чтобы теперь он лежал в тотальном дискомфорте, говорил «нет» рекомендованным врачами Веществам и готовился к тюрьме только изза того, что у Пэт М. не хватает наглости заставить эту эгоистичную безмозглую шпану хоть раз в жизни взять и поступить правильно. От обиды и страха на фиолетовой шее Гейтли вздыбились связки и он кажется свирепым, но при этом вовсе не веселым – А что, если Бог правда жестокий и злопамятный фигурант, как бы бостонские АА не божились в обратном, и Он дарует тебе трезвость только для того, чтобы ты хорошенько прочувствовал каждый край и угол особых наказаний, которые Он заготовил специально для тебя? – А с хрена ли вообще говорить «нет» целой резиновой груше убаюкивающего кайфа Демерола, если это и есть так называемая награда за трезвость и бешеную активность на износ в АА? Обида, страх и жалость к себе пьянят не хуже наркотиков. Гораздо сильнее всего, что он чувствовал с тех пор, как его били и стреляли незадачливые канадцы. Его застигла именно та внезапная тотальная горькая бессильная иовоподобная ярость, от которой любой завязавший наркоман вдруг проваливается вглубь себя, как пар в дымоходе. Диль и Макдэйд пятились от койки. И вот правильно, бля. Большой голове Гейтли то жарко, то холодно, а линия пульса на мониторе над головой начинает напоминать Скалистые горы.

Жильцы между Гейтли и дверью, с широко раскрытыми глазами, вдруг расступаются у кого-то на пути. Сперва Гейтли видит между ними только пластмассовое почкообразное судно и цилиндрическую штуковину вроде помеси бутылки из-под кетчупа и спринцовки с надписью «Флит» на боку веселенькими зелеными буквами. Назначение такого снаряжения дошло через секунду. Затем он увидел сестру, которая надвигалась прямо на него, и исступленное сердце с грохотом ушло в пятки. Диль и Макдэйд издали звуки душевного прощания и скрылись за дверью с расплывающейся в глазах скоростью матерых наркоманов. Сестра не была ни пингвинихой с поджатыми губами, ни громогласной негритянкой. Эта выглядела как модель из каталога пикантного медсестринского белья, как человек, которому приходится закладывать широкие крюки вокруг строек во время перерывов на обед. Развернулась и тут же дошла до абсурда воображаемая картина союза Гейтли с этой роскошной медсестрой: он, лежа на качелях веранды и отклячив зад, она, беловолосая, ангелоподобная и уносящая что-то в почкообразном судне к высящейся куче за домиком его закатных лет. Всяческая злость тут же испарилась, и он приготовился просто сдохнуть на хрен от стыда. Сестра остановилась, крутнула судно на пальце и пару раз