От последней фантазии ему становится стыдно, такая она трусливая. И даже воображать романтические отношения с потерянной новенькой стыдно. В бостонских АА соблазнение новеньких называют «13-м шагом» 351 и считают делом конченых мерзавцев. Это хищничество. Новички приходят в АА такими выжатыми, потерянными и напуганными, с нервными системами наизнанку и гудящими от отходняка, и отчаянно мечтающими выбраться из своей головы, сложить с себя ответственность за себя к ногам чего-то не менее соблазнительного и всепоглощающего, как их былой друг Вещество. Избежать зеркала, которое ставят перед ними АА. Избежать признания предательства их старого дорогого друга Вещества и траура по нему. Плюс даже не будем о проблемах зеркал-и-беззащитности в случае новенькой, которой приходится носить вуаль УРОТ. Один из самых настоятельных советов бостонских АА новичкам – избегать романтических отношений как минимум год. Поэтому если какой-то хищник с опытом какой-никакой трезвой жизни пытается соблазнить новенького, это почти равносильно изнасилованию, как считают в Бостоне. Не то что бы так никто не делал. Но те, кто делал, после никогда не достигали той трезвой жизни, которую бы уважали или ставили в пример. АА на 13-м Шаге еще сам бежит от зеркала.
Не говоря уж о том, когда сотрудник соблазняет нового жильца, которой он, по идее, должен помогать, то это чистой воды подстава Пэт Монтесян и Эннет-Хауса по полной программе.
То, что его ярчайшие фантазии о Джоэль вращаются вокруг фантазий о побеге от Органов и юридической ответственности, – вряд ли случайность, понимает Гейтли. На самом деле фантазия его головы – что новенькая поможет ему избежать, скрыться и удрать, чтобы присоединиться к нему позже, в каком-нибудь Кентукки на укрепленных качелях на веранде. Да он же сам еще новичок: хочет, чтобы кто-нибудь другой разбирался с его проблемами, чтобы кто-нибудь спасал его от его же клеток. В сущности, это та же иллюзия, что и любая иллюзия вызывающего зависимость Вещества. От отвращения к себе его глаза закатились и так и остались.
Я вышел в коридор сплюнуть табак, почистить зубы и прополоскать банку из-под «Спиру-Теина», на краях которой уже образовалась неприятная короста. Коридоры в общежитии изогнутые и без углов как таковых, но с любой точки видно не больше трех дверей целиком и косяка четвертой, прежде чем зону видимости ограничит кривая коридора. Я на секунду задумался, правда ли, что маленькие дети верят, будто родители могут их видеть даже из-за угла или изгиба.
В коридоре без ковра стоны ветра и дребезжание дверей были хуже. Из некоторых комнат за пределами прямой видимости слышались слабые звуки утреннего плача. Многие топовые игроки начинают день с краткого приступа рыданий, а затем весь день ходят в целом бодрые и жизнерадостные.
Стены в коридорах общежитий мятно-голубые. Стены в комнатах – кремовые. Все деревянные элементы темные и покрыты лаком, как и гильош вдоль всех потолков ЭТА; а превалирующий запах в коридорах – всегда смесь лака и настойки бензоина.
В мужском туалете кто-то оставил открытым окно над раковинами, и на подоконнике теперь сугроб, а на полу под окном у раковины, горячая труба которой визжит, – парабола снежной пыли, уже подтаивающая на вершине. Я включил свет и с ним заработала вытяжка; по какой-то причине я с трудом выношу ее звук. Когда я выглянул в окно, ниоткуда и отовсюду налетает ветер, кружится вихрями и смерчами снег, а в снежинках чувствуются крошки льда. Холод беспощадный. Дорожки за Восточными кортами замело, а ветви сосен сгибались под тяжестью снега почти горизонтально. Насест Штитта и наблюдательная башня выглядели угрожающе; на подветренной стороне, выходящей на Админку, все еще было темно и бесснежно. Вид на вентиляторы ATHSCME вдали, перемещающие кубокилометрами снежный воздух на север, – один из лучших зимних видов с вершины нашего холма, но видимость сейчас была почти нулевая, чтобы различить вентиляторы, а из-за тотального жидкого шороха снега нельзя было даже расслышать, работают ли они вообще. От Дома ректора остался не более чем горбатый силуэт на фоне лесопосадки на севере, но я легко представил себе бедного Ч. Т. в гостиной у окна в кожаных тапках и халате в шотландскую клетку, который как будто мечется, даже когда стоит неподвижно, как он вытягивает и возвращает антенну телефона в руках, уже позвонив в Логан, МАМ-Дорваль, за новостями в сервис ПрогнозНет-9000, бровастым типам в квебекском офисе ОНАНТА, со лбом – стиральной доской и беззвучно двигающимися губами, накручивая себя до состояния Абсолютного Беспокойства.
Я спрятался внутрь, когда перестал чувствовать лицо. Совершил свои омовения. Я не ходил в туалет по-большому три дня.
Цифровой дисплей рядом с интеркомом на потолке показывал 18-11ЕСТ-0456.
Когда хлоп-хлоп двери в ванную затихло, я расслышал из-за изгиба коридора тихий голос со странной интонацией. Оказалось, перед окном коридора на стуле из спальни сидел старый добрый Орто Стайс. Сидел лицом к окну. Окно было закрыто, и он прислонился лбом к стеклу, то ли бормоча, то ли напевая себе под нос, очень тихо. Вся нижняя часть окна запотела от его дыхания. Я подошел к нему со спины, прислушался. Ежик на его затылке был бледно-серого цвета акульего брюха, такой короткий, что просвечивала кожа. Я встал более-менее за его стулом. Я не мог расслышать, говорит он или напевает. Он не обернулся, даже когда я погремел зубной щеткой в стакане НАСА. На нем был классический прикид Тьмы: черная толстовка, черные треники с красно-серой шелкографией «ЭТА» на обеих штанинах. Босые ступни стояли на холодном полу. Я стоял прямо у стула, но он так и не обернулся.
– Эт кто тама? – спросил он, глядя прямо перед собой в окно.
– Привет, Орт.
– Хэл. Ты че-то раненько.
Я еще погремел зубной щеткой, обозначая, как пожимаю плечами.
– Ну, знаешь. Проснулся и не спится.
– Что случилось?
– В смысле? – спросил я.
– Голос у тя. Едрён-батон, ты плачешь? Что случилось?
– Я не плачу, Орт, – мой голос был нейтральный и
