– Я, наверное, не буду даже тратить наше с вами время на дурацкие вопросы, не помешал ли я, – сказал Пемулис.
Миссис Инк как будто остолбенела. Рука так и повисла в воздухе, с расставленными пальцами. Уэйн наклонил голову, чтобы взглянуть на Пемулиса из-под шлема, не меняя стартовой позиции. Футбольное рычание затихло. У Уэйна были узкий нос и близко посаженные ведьмовские глаза. Во рту – пластмассовая капа. Всем весом он опирался на кулаки, из-за чего четко обрисовывалась мускулатура ног и ягодиц. В кабинете как будто прошло куда больше времени, чем на самом деле.
– Я на секундочку отвлечь, если позволите, – сообщил Пемулис миссис Инк. Он стоял прямо, как школьник, кротко сложив руки на ширинке, – у Пемулиса эта поза получалась бесстыжей.
Уэйн выпрямился и направился к своей одежде, как будто нисколько не смущаясь. Его аккуратно сложенный спортивный костюм лежал на столе завуча в дальнем конце кабинета. Капа была приделана к забралу и так на нем и повисла, когда он вынул ее изо рта. На подбородочном ремне было несколько застежек, которые Уэйну пришлось отстегивать.
– Классный шлем, – заметил Пемулис.
Уэйн с силой просовывал ботинки через штанины и не ответил. Он был весь такой мускулистый, что резинка ракушки даже не врезалась в ягодицы.
Миссис Инканденца вынула изо рта немой свисток. Она все еще стояла в шпагате на полу. Пемулис демонстративно не опускал взгляд ниже ее лица. Она поджала губы, чтобы сдуть волосы с глаз.
– Предположу, что это займет не больше двух минут, – сказал Пемулис с улыбкой.
Среда, 11 ноября Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд»
На Ленце камвольное пальто, темные брюки, бразильские лоферы с сиянием высокой мощности и маскировка, в которой он похож на загорелого Энди Уорхола. Брюс Грин – в дурацкой кожанке прет-а-порте из жесткой дешевой кожи, которая скрипит, когда он дышит.
– Вот тогда, чувак, тогда и показываешь свое настоящее, типа, нутро, когда им целятся в тебя тебя, и целится причем какой-то ебаный латинос с бешеными глазами митьках 230 в трех, и – странно – я вдруг совершенно спокойный, сечешь, и такой, говорю такой: «Пепито, – говорю, – Пепито, чувак, ты давай, конечно, вперед, делай как знаешь, чувак, шмаляй, но, чувак, уж лучше – и я, сука, серьезно, блядь, – уж лучше убей меня с первого раза, чувак, потому что второго у тебя уже не будет», – говорю. И даже не выеживаюсь, чувак, сечешь, я серьезно, сам удивился, что сам без б. Ты врубаешься? – Грин зажигает им обоим сигаретки. Ленц выдыхает с присвистом человека, которому не терпится что-то втолковать. – Ты врубаешься?
– Хз.
Стоит городской ноябрьский вечер: самые последние листья уже на земле, сухая серая трава щетиной, хрупкие кусты, беззубые деревья.
У встающей луны такой вид, будто ей нехорошо. Цоканье лоферов Ленца и хрусткий топот старых говнодавов с толстыми черными подошвами Грина. Знаки внимания и одобрения со стороны Грина. Он говорит, что его просто поломала жизнь, вот, собственно, и все, что ему есть сказать. Грина. Жизнь надрала ему зад, теперь он перегруппировывается. Он нравится Ленцу, а когда ему кто-то нравится, не обходится без такого легкого заусенца страха. Как будто в любой момент может случиться что-то ужасное. Не столько страх, сколько какое-то напряжение в области живота и задницы, будто все тело зажмуривается перед ударом. Решить рискнуть и счесть кого-нибудь надежным парнем: будто что-то выпускаешь из рук, добровольно отдаешь над чем-то всю власть: теперь стоишь, бессильный, и ждешь, когда это что-то упадет: остается только приготовиться и зажмуриться. Ленца как-то даже бесит, когда ему кто-то нравится. Грину вслух такое не скажешь. Уже за 22:00, и залежавшийся мясной рулет в пакетике стал темным и жестким, и давление использовать интервал ок. 22:16 для разрешения проблем возрастает до катастрофических показателей, но Ленц так и не может набраться духу попросить Грина хотя бы разок вернуться другой дорогой. Как это сделать, чтобы Грин по-прежнему считал его классным? Но нельзя же прямо взять и сказать кому-нибудь, что считаешь его классным. Когда это телка, которую хочешь отиксить, дело другое, все проще; но, типа, например, куда смотреть глазами-то, когда говоришь, что тебе кто-то нравится и это без б? На них смотреть нельзя, потому что, если они посмотрят на тебя, когда ты смотришь на них, и взгляды встретятся, и тут же между вами возникнет какое-то, типа, жуткое напряжение или энергия. Но и отвернуться нельзя, будто ты нервный пацан, который на свиданку приглашает. Нельзя так раскрываться перед людьми-то. Плюс понимание, что вся эта херня вообще не стоит такого зажмуривания и стресса: как же бесит. Вечером дня ранее около 16:10 Ленц брызнул мужским спреем для волос «Риджид» в морду одноглазой эннет-хаусовской бродячей кошке, которая на свою беду забрела в мужской на втором этаже, но итог – неудовлетворительный. Кошка просто сбежала вниз, всего один раз врезавшись в балясину. Потом Ленца пропоносило – это ему всегда противно, – и пришлось торчать в толкане, и открыть матовое окошко, и включить душ, пока все признаки в виде запаха не улетучились, и все это время Глинн, падла, колотил по двери и привлекал всеобщее внимание воплями, кто это там забивает кита, часом, не Ленц ли. И ну потом, как себя вести впредь с Грином, если сейчас отшить его и попросить дать дойти домой в одиночку? Как себя вести, если, типа, он как-то, типа, заденет Грина? Что ему впредь говорить,
