– Он на совещании в министерстве, – секретарша опять объясняет одно и то же, – я ему позвонить сейчас не могу, и когда вернется, не знаю.
– А нам что делать? – врачи «Скорой» нервничали, и так уже долго со мной сидели. – Куда нам мальчика девать? Ждать больше не можем.
– Ой, я не знаю! Делайте с ним что хотите!
А что они могут сделать? Отвезли меня обратно в этот психоневрологический санаторий, там накормили обедом, и перед тихим часом медсестра мне говорит:
– Гоша, ты понимаешь, что нам некуда тебя разместить? Смены закончились.
– Да, – говорю, – понимаю.
– И скорее всего, – она жмется, – тебя придется отвезти в 6-ю Донскую больницу.
Я тогда уже знал, что это детская психиатрическая клиника. У нас в детском доме были ребята, которые там время от времени лежали. У меня сердце в пятки упало. И ладони покрылись холодным потом.
– Я что, похож на психа?!
– Нет.
– Ну, пожалуйста, – я начал плакать, – не надо в психушку! Есть же другие варианты.
– Да какие другие… Других как раз нет, – я видел, что она мне сочувствует, а сделать ничего не может, – вот попей чайку с медом, успокоишься. Поспишь, и поедем.
– Да не нужен мне ваш чай с медом!
Пришел врач. Они с медсестрой меня все-таки успокоили, уговорили. Я сижу, обжигаюсь, бормочу: «Да не нужен мне ваш чай с медом», а сам прихлебываю кипяток и плачу.
Долго я ревел, никак не хотел мириться с тем, что придется ехать в психушку. Прошел тихий час, я в сонном состоянии вышел на улицу. Там разложили на газоне перед корпусом красные покрывала – сушили их после последней смены, – я на одно из них лег и снова уснул. От горя. Потом подходит ко мне медсестра, которая меня успокаивала, и шепчет на ухо:
– Гоша, за тобой «Скорая» приехала.
– Я не хочу! – я снова давай реветь. – Куда мне бежать, чтобы не ехать?!
– Все-все, Гоша, – она меня подняла, повела к машине, – надо ехать.
В общем, меня запаковали в эту «Скорую», засунули туда мои вещи и привезли в 6-ю Донскую.
Сначала положили в первое отделение. Там вообще заняться было нечем: лежишь в четырех стенах и смотришь в потолок. Ни занятий, ничего. Со мной в одной палате лежал подросток – малолетний преступник, которому грозила детская колония. Он постоянно харкался. Наберет полный рот слюны и что у него там еще и плюет прямо в меня. И днем, и ночью. Меня реально от этого выворачивало.
– Перестань!!! – я орал, уже нервы не выдерживали.
– Блядь, иди на хуй! – это все, что он мне отвечал.
Фууу. До сих пор вспоминать противно. Я постоянно ходил и просил, чтобы меня перевели в другую палату. Ловил врачей в коридоре, умолял.
– Уберите меня хоть куда-нибудь от этого идиота, – я готов был ползать перед ними на коленях, – больше так не могу!
– Нет, лежи. Больше некуда.
Кое-как я это пережил. Лежал с ним меньше двух недель – хотя мне показалось вечность, – и все это время он в меня плевался. Дебил! А я смотрел в потолок и думал, что, если бы у меня была мамка, она бы меня защитила. Хоть к заведующему отделением бы пошла. А еще лучше – забрала бы скорее домой. Ремонт там, не ремонт, разве детей сдают из-за этого в психбольницу?! Но меня защитить было некому. А к этому козлу приходила то ли мамка, то ли бабка, то ли тетка и через окно в палату – у нас были зарешеченные окна, мы лежали на первом этаже – передавала всякие гостинцы. Я смотрел на все это и ничего не понимал. Этого борова обихаживают и не могут ничему научить?! Он же домашний ребенок, блин! А харкается как свинья. В общем, я кое-как выдержал этот период, все эти унижения, а потом меня перевели во второе отделение, где уже было все нормально. Сначала заселили к младшим. Я там стал, типа, помощником. Привели во второе отделение и не знают, куда меня определить. Положили на тихий час к малышам, потому что у них там была свободная кровать. А потом я помню, как сидели две воспиталки – та, которая у младших, и та, которая у старших – и обсуждали, куда меня определить. Я не спал, подслушивал. Боялся, что меня опять куда-нибудь не туда затолкают.
– Нам пока его деть некуда, – воспиталка старших вздохнула, – мест нет.
– Ну, пусть с нами остается, – ответила другая, – будет мне с малышней помогать.
Я лежу с закрытыми глазами и такой: «Йеееес! Слава богу!» Конечно, я не хотел к старшим идти – вдруг они меня не примут, начнут обижать, как тот придурок. А тут я сам оказался самым старшим. И я честно воспитателям помогал, а они всегда меня подкармливали. Просто приносили что-нибудь из своей комнаты отдыха.
– Гооооша, у нас огурчики тут соленые остались. Будешь?
– Ооо, огурчики, спасибо огромное!
Я был почти счастлив. Дети в палате – от пяти до семи лет, а мне уже было одиннадцать. Понятно, что я ими командовал. Но надо сказать, никогда никого не обижал – у меня не было такой привычки, младших бить, хотя сам немало натерпелся от старшаков. Наверное, поэтому и решил сломать эту тупую баторскую традицию, по крайней мере, не продолжать ее. Вот так я с малышами какое-то время пожил, около недели, а потом меня перевели в старшее отделение, когда там место освободилось. И в новой палате у нас образовалась своя компашка. Там оказался один мой знакомый. Его звали Максим, и он лежал со мной в психоневрологическом санатории. Только не в этом году, а в прошлом.
– О, привет! – я очень обрадовался знакомому лицу. Думал, теперь будет здесь друг. Свой человек.
– Привет, – он отвернулся и сделал вид, что меня не знает.
В общем, киданул – просто не стал со мной общаться, и все. Хотя в санатории год назад мы с
