Я просидел в психушке еще месяц. Только в октябре вернулся в свой детский дом. Вместо пары недель «переждать ремонт» провел в психушке целых два месяца. Приезжаю, а воспитатель мне говорит:
– Гоша, к тебе тут приходили.
– Кто? – я замер, меня холодный пот прошиб от плохого предчувствия.
– Женщина такая приятная. Спрашивала про тебя, хотела увидеть.
– А вы что? – я уже понял, кто это был. Сердце упало в пятки.
– Как что? Сказали, чтобы через пару месяцев пришла. Что пока ты лежишь в больнице, в 6-й Донской.
Так она больше и не пришла, мама Гоши…
А на память о той истории у меня осталось заикание. Никогда раньше такого не было, а тут я начал зависать на каждом слове и потом больше года не мог от этой проблемы избавиться. Скорее всего, от Гоши «заразился» – он был заикой. Я его наслушался, и вот, пожалуйста. Конечно, я делал это не специально и не из-за того, что хотел быть на него похожим. Просто так само получалось. Злился и ничего поделать не мог.
– П-п-подайте с-с-с-с-с-стакан.
– Оооо, – питалка покачала головой, – что, психушка тебя испортила?
– Н-н-нет, – я давай отнекиваться, – это н-н-не из-за п-п-психушки.
– Гош, ты понимаешь, что тебя к сентябрю должны были выписать?
– Д-д-да, п-п-понимаю.
– А ты – что? Плохо себя вел. И просидел там больше двух месяцев. Вот и заикаешься теперь!
Я все понимал. А главное, понимал, что реально упустил свое счастье, свою семью.
Кстати, из-за того, что я тогда вернулся в батор позже начала учебного года, у меня со школой все как-то окончательно посыпалось. Начало английского я пропустил, по математике, русскому, биологии тоже потерялся и потом не мог ничего понять. По всем предметам у меня начались проблемы. Математика стала адом. Классно отдохнул, называется, летом. Семья Гоши Яйцука меня бросила. Сам я стал заикой и психом. С учебой полный капец. И зачем тогда вообще стараться? Для кого пытаться быть послушным и хорошим? У меня словно пелена с глаз упала – смысла нет. Все равно больше никто и никогда за мной не придет. Я же псих.
Глава 14
Добрый мальчик
На уроках мне стало окончательно скучно, просто нечего делать. Зато я нашел себе другое развлечение – все чаще и чаще воровал. Как будто тренировался на будущее.
Один раз, в четвертом классе, я своровал у воспитательницы деньги. В тот день, как обычно, после подъема, умывания и уборки мы перед завтраком пошли в учебный корпус. Учительнице, Додоновой Валентине Ивановне, в какой-то момент надоело, что мы либо не делаем домашнее задание, либо делаем его неправильно, плохо. А надо, чтобы мы делали правильно. Валентина Ивановна всегда говорила, что у нас есть мозги, но мы просто ленимся. И вот она нас решила оставлять без завтрака, пока не сделаем все как надо – с самого утра мы садились в классе и переделывали домашнее задание. А после этого она отпускала нас на завтрак. Мы, кстати, даже и не думали на нее обижаться – реально нормальная была училка, на самом деле святая.
И вот однажды я быстрее всех домашнее задание переделал.
– Все, – говорю, – я пошел в столовую.
Она посмотрела в мою тетрадь и кивнула:
– Хорошо. Иди, Гоша.
Спускаюсь я и вдруг вижу – опаньки! – лежит сумочка. Как потом оказалось, это была сумка Галины Ивановы, нашего ночного воспитателя. Я, кстати, к ней никаких чувств не испытывал – ни хороших, ни плохих. А про сумку подумал, что кто-то из гостей оставил. И я, такой: «Ну-ка, ну-ка, интересно!» Заглянул в сумку, нашел кошелек, достал оттуда 3 000 рублей, кажется, а остальные деньги оставил на месте – чтобы незаметно было. Засунул эти три тысячи себе в карман и пошел на завтрак. Сижу в столовке как на гвоздях, деньги мне карман жгут: «Аааа, деньги, деньги! Надо срочно кому-то рассказать, какой я богатый!». В переходе между корпусами по дороге обратно встречаю Некита с Тимиком.
– Пацаны, пацаны, – шепчу им, – давайте в туалет зайдем. Я вам кое-что покажу.
– Окай, окай, Гошан! – они сразу согласились, даже спрашивать ни о чем не стали – видели, какой я перевозбужденный.
Мы поднялись на свой этаж, зашли в туалет, и я такой:
– Пацаны, смотрите! Три тысячи!
– Откуда ты их взял? – Некит нахмурился.
– Не скажу.
– Ну, Гошан, откуда ты их взял? Колись! – Тимик тоже давай давить.
– Свистнул из сумки, – начал им шепотом все рассказывать, – не знаю, чья это была сумка, наверное, какая-то гостья пришла и ушла уже. Да она не спалит, не бойтесь!
– Вот не факт!
– Ладно, давайте, чтоб вы молчали, всем поровну. Тебе тысячу, тебе тысячу и мне тысячу.
Они же мои друзья, а я своих в обиде никогда не оставлял, всегда делился. Пусть тоже будут при деньгах. Заходим мы в класс, типа, такие спокойные. У каждого в кармане по тысяче рублей. Мы самые богатые в классе, да что там в классе – во всем баторе. Можем теперь себе этих жвачек, чупа-чупсов, миринды, кока-колы накупить сколько угодно. Даже не надо будет воровать. Садимся, а еще не начался первый урок, и тут слышим какие-то обсуждения между Галиной Ивановной и другим учителем. Галина Ивановна жалуется, что у нее кто-то что-то свистнул. Валентина Ивановна тоже выходит из нашего класса, присоединяется к ним, они там о чем-то разговаривают. А потом Валентина Ивановна заходит к нам вместе с Галиной Ивановной.
– Итак, мальчики, ни у кого, случайно, в кармане не лежит три тысячи рублей?
Это всегда так начиналось. Я, такой, сижу: «С-сука, хоть бы не сдали, хоть бы не сдали». Пацаны сидят молчат, но я вижу, что Некит как рак краснеет. А Тимик качается туды-сюды на нервах. Но Тимик-то еще нормально, мы с ним постоянно качались. А вот то, что Некит краснеет, это, конечно, палево. По нему всегда можно было сразу понять, врет он или не врет, прячет что-то или нет.
– Ребята, – тут Валентина Ивановна уже к нам троим обращается, – только вы пошли на завтрак отдельно, а не вместе со всем классом. Может, вы видели, кто взял?
– Нет, – я решил, как обычно, не колоться до последнего, – Валентина Ивановна, мы не видели! Мы как сделали всю домашку, сразу пошли кушать.
– Ребят, ну сейчас просто приедет полиция, – опять они этот свой любимый трюк с полицией разыграли.
И все! Тут не выдержал Некит. Поднялся с места.
– Валентина Ивановна, – протягивает ей тысячу, – нате, это не мое!
Следом за ним встал Тимик.
– Валентина Ивановна, нате, – тоже отдает ей тысячу, – это не мое, это Гынжу.
Ну, Некит-то
