Глава 15

Мой Бог

Как меня крестили, не помню. Нас всех в детском доме крестят. Это, правда, странно, потому что ребенок может быть из семьи атеистов, или, например, мусульман, или еще что-то. Но не суть. Есть традиция такая, и она соблюдается. Правда, не до конца, потому что крестных отца и матери у нас нет – ни у кого из моих друзей, крещенных в баторе. В свидетельствах стоят прочерки. Поэтому все как-то формально.

Самым святым человеком в моем окружении была наша хореографичка. Мы у нее занимались танцами – с первого класса и до конца начальной школы. Я очень любил эти занятия, потому что там можно было попрыгать, поскакать, понажимать клавиши на фортепиано. В конце каждого урока хореографичка давала нам сосательные конфетки. Поэтому мы еще больше старались и любили ее больше всех, просто обожали! Доводили, конечно, без этого никак. Мы же шалуны, озорники и так далее. Над концертмейстером нашим издевались – залезали в инструмент и зажимали ей педали на фортепиано, чтобы громче было. А она бесилась:

– Вылезли все быстро из фортепиано!

А мы ржали.

Перед началом каждого занятия мы приходили, делали реверанс, а потом вместе с хореографичкой молились. У нас была какая-то своя молитва, мы ее повторяли постоянно. Я не помню слова, но что-то самое простое – мы обращались к Божией Матери. И только после этого занимались. А в конце занятия хореографичка усаживала нас на сцене, где мы до этого танцевали, и пересказывала нам истории из Библии. Для меня это все было как пересказ фрагментов из фильмов. Интересно, даже очень, но сути я не улавливал. Потому что в бога тогда не верил. Хореографичка нам рассказывала про какого-то Елисея – я потом вырос и понял, что на самом деле про Моисея. Про Ноя, который построил ковчег. Про Иисуса. Слушать ее было здорово, я сидел всегда, раскрыв рот. И потом в тихий час после ее рассказов листал детскую Библию. Но не потому, что хотел еще больше узнать, а просто спать не хотелось, а делать больше было нечего. Геймбой был занят, еще одна электронная игра – тоже. И я такой: «Ну, окай, Библию почитаю». Картинки там были прикольные. Текст тоже нормальный. Буквы большие и слов совсем мало, по два предложения на странице.

Но вот как я в церковь ходил и ходил ли вообще, я что-то не запомнил. К нам в детский дом кто-то из священников приходил, правда, в памяти никто из них не остался. Наверное, разговоров никаких у нас с ними не было, потому что и про Иисуса, и про Библию я знал только от хореографички. Зато мы причащались – ели просфору. Нам давали ее по маленькому кусочку. Я не то, чтобы к духовности хотел приобщиться. Просто видел, что что-то вкусное дают, вот и шел. Думал: «О, похавать! Встану в очередь».

Священник каждого старался перекрестить, чмокнуть в лоб и в итоге выдавал эту просфору: «На, съешь». В общем, я только за компанию с остальными стоял и ради угощения. А так, лично сам со священником никогда не разговаривал. О боге не рассуждал. Хотя были у нас дети, которые умничали и говорили про бога. Задавали вопросы. Делали вид, что они такие умные. Но таких, кто бы регулярно исповедовался и с удовольствием со священником общался, таких у нас практически не было. Одну девочку только помню, ее звали, кажется, Оксаной, и вот она часто ходила на исповедь. А однажды рассказала нам, что ей приснился сон – как она видела бога, и он звал ее к себе. Даже показал свой дом на небесах. Тогда хореографичка очень радовалась, говорила нам: «Вот видите, Оксана все делает правильно, поэтому ей приснился такой сон. Она попадет в рай».

Не знаю. Наверное, что-то во всем этом и было. Оксану забрали в приемную семью, она быстро уехала домой. Кстати, ее священник и забрал со своей матушкой. Не тот, который приезжал к нам, а другой.

И еще вопрос о боге возникал у нас по вечерам, когда мы ложились спать, а уснуть долго не могли. Мы лежали, рассуждали о том, как там будет в раю. Мы мечтали, что в раю у всех у нас будет своя семья, дети. Дом обязательно, сад и, конечно, машина. Короче, все как в Америке. И мы все хотели в этот рай, конечно. Уж точно не в ад. Нам про ад рассказывали, там совсем плохо. Заправляет всем сатана и кругом одни грешники, которые варятся в котлах и им всегда жарко, душно. Все ходят в цепях и работают, работают, работают. А где мы, сироты, и где работа – это же две разные вещи! Поэтому я тоже мечтал про рай. Конечно, понимал, что я грешник – воровал, часто не слушался. Но всегда надеялся, что все-таки бог меня простит. Я же сирота. Хотя бы поэтому. Ну, или если за это не простит, то я, когда вырасту, обязательно исправлюсь. И вот тогда попаду к нему, бог посмотрит на меня строго, а я голову такой опущу перед ним и скажу:

– Господи, прости меня, грешника.

– Ну, что с тобой делать, – ответит он, – ты был маленький, не понимал. Надо простить Гошку.

И я тогда закиваю изо всех сил, скажу:

– Спасибо, Господи!

И, довольный, пойду в рай.

Или еще у меня вариант был в запасе. Даже если я вырасту и не смогу исправиться, все равно надежда на рай есть. Наша хореографичка рассказывала, что все грехи можно искупить спасением человека – например, если закроешь кого-то собой, бросишься под пулю. И я за это как раз сразу зацепился, подумал: «Ну вот это подходит, когда вырасту, так и сделаю!» Поэтому, хоть я в Бога и не верил, надежда на него все-таки была.

Глава 16

Только не плачь

Мы росли. И уже заранее знали, что скоро нам предстоит снова переезжать. На этот раз в старший корпус детского дома. Честно говоря, очень этого момента боялись. Переезд должен был произойти после пятого класса, перед шестым. И вот всей компашкой тряслись, как осиновые листы. Постоянно об этом только и говорили:

– И что с нами будет?

– Фиг знает.

– Там же эти долбаные старшаки!

– Во-во! Это конец.

– Они нас будут все время избивать…

Мы жутко боялись переезда, но делать-то нечего. Этот день, конечно, настал.

Мы переехали в старший корпус на второй этаж. Рядом с нами на одном этаже жил восьмой класс. Мы с ними почти не контачили. Только изредка приходилось заводить какие-то разговоры, да