– Нет-нет-нет, – ответил он. – Учиться и еще раз учиться. Никаких развлечений.
– Ну, дедушка, все мои друзья делают перерыв – кто-то уезжает за границу, кто-то работает, кто-то ходит в походы.
– Ну, наверное, они могут себе это позволить.
– Если бы ты разрешил мне найти работу, я мог бы сам оплатить каникулы!
– Я имел в виду, что они могут себе позволить отдохнуть от учебы. А ты – нет.
Я нехотя подал документы в Университет Рэнд Африкаанс и без всякого энтузиазма поступил на факультет психологии. Потом решил, что это не мое, и перевелся на математику и бухучет. И это тоже было не для меня. Я начал изучать политологию – это было уже поинтереснее, но не так интересно, как тусить в клубах, ночевать на «вписках» и клеить хорошеньких девчонок, которые были не против сделать за меня домашнюю работу. Я редко бывал на лекциях и ни разу не сделал домашнее задание, но зато обзавелся кучей друзей, а потом и познакомился с друзьями друзей, в том числе с Тревором Ноем, который вел передачу на радио и снимался в сериалах. «Вот это круто!» – думал я, но все же не чувствовал сильной мотивации. Я решил: раз Старик не согласился дать мне «отпуск» на год, я сам его возьму.
В будние дни я жил в общежитии, а на выходных отправлялся в гости к друзьям, так что дома почти не появлялся, но когда все же возвращался, то останавливался в Хьютоне. Отец почти всегда проводил выходные с друзьями и совершенно не возражал против моего возвращения в дом Мадибы и Грасы. Матушка Ксоли, как всегда, была рада меня видеть. Старик купил мне машину – самый дешевый маленький хетчбек на рынке, но и его отобрал, увидев мои оценки за семестр.
– Больше никаких привилегий, – заявил он. – Ндаба, я этого не потерплю!
Из шести предметов я сдал лишь один. Из-за низкого общего балла я не мог продолжать учебу. Оказывается, нужно было набрать минимальное количество зачетных единиц, а я даже об этом не знал – настолько мне было все равно. Оттянуться и отдохнуть для меня было гораздо важнее. Когда мне позвонила секретарь деда Зельда, я беззаботно развлекался со своим другом Селемой. Мадиба велел ей организовать встречу с деканом. Я должен был явиться, обратиться к нему как подобает и поклясться, что возьмусь за ум. Встреча прошла так, как и было задумано. Я скрепя сердце вернулся, чтобы продолжить учебу во втором семестре, а он издалека контролировал меня:
«Где твой отчет? Ты написал тест по математическому анализу? Когда ты покажешь мне свои оценки? Это недопустимо, Ндаба! Ты способен на большее!» И так далее, и тому подобное. Я, в свою очередь, пытался его перехитрить, показывая только сносные оценки. Когда же он меня раскусил, я спросил:
– Да почему я всегда должен делать то, что велено? Где бы мы все сейчас были, если бы ты всегда делал то, что тебе говорят?
Когда я так говорил, Старик обычно молча сидел и слушал, не указывая мне на разницу между своим противостоянием и моим бунтом. Может быть, он знал, что со временем я пойму: ПРОТИВОСТОЯНИЕ В ДОЛЖНОЙ МАНЕРЕ, В СВОЕ ВРЕМЯ И ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО ДЕЛАЕТ НАС СИЛЬНЕЕ, В ТО ВРЕМЯ КАК МЕЛОЧНОЕ, ЭГОИСТИЧНОЕ ЖЕЛАНИЕ ПРОТЕСТОВАТЬ, ДВИЖИМОЕ ЛИШЬ ГНЕВОМ, ТОЛЬКО ОСЛАБЛЯЕТ. Тогда я еще не понимал, что, если в результате мнимой борьбы за свободу ты и те, кто тебя любит, оказываются в плену беспокойства и хаоса, скорее всего, ты что-то делаешь не так.
Перед самым моим восемнадцатилетием отец пришел к Мадибе, чтобы обсудить «восхождение в горы». Я в их разговоре не участвовал. Я просто сидел и смотрел телевизор, когда вошел Мадиба и объявил:
– Мы с твоим отцом решили, что пора тебе пройти «восхождение в горы». На следующей неделе.
И все. Вот так они распоряжаются твоей судьбой. Им не нужно, чтобы ты долго думал об обрезании – сама эта мысль вызывает отторжение и ужас. Разумеется, я вовсе не горел желанием это сделать. Мой день рождения в декабре. Большинство моих друзей были из племен зулу и сото, которые уже отказались от этого обряда. И вот они собирались на каникулы, а я готовился к тому, что мне обрежут пенис. Как и всякий молодой человек в подобной ситуации, я испытывал двойственные чувства, но знал, что это не обсуждается. Если мужчины моей семьи решили, что пришло мое время, значит, так тому и быть.
Отец вошел в кабинет Мадибы и долго оттуда не выходил. Достаточно долго, чтобы я успел это заметить. Я знал, что это означало для деда и какое огромное значение это имело для всей семьи. Вообще-то не так уж это и плохо. Зато можно будет приводить девушек на обед. Приходить и уходить, когда вздумается. Старик, отец и Мандла будут относиться ко мне как к равному. Так что можно и потерпеть. Зато меня будут уважать. Я решил, что уважение – это главное.
Отец вышел из кабинета Мадибы, и вид у него был несчастный.
– Дед решил, что ты никуда не пойдешь, – сказал он.
– Что?
– Он сказал, нет. «Парень не готов», – говорит. Как-то так.
Вот так. Старик не собирался менять своего решения. Отец с Мандлой не могли просто взять и отвезти меня – дед все равно узнал бы, и было бы только хуже.
Поэтому я сказал:
– Ну ладно. Раз Старик так решил, мы должны уважать его решение.
Не стану лукавить: моей первой реакцией было «Ура-а-а-а-а! Спасибо тебе, Господи!» Я испытал огромное облегчение. Но на каникулах, самых лучших каникулах в моей жизни (мне исполнилось восемнадцать, и никто больше не грозил отрезать мне член острым инструментом), я вдруг ощутил странный прилив разочарования. Я знал, что мои кузены-ровесники и все люди Куну будут ждать меня и гадать, почему я не приехал, и не знал, как это объяснить. Я подумал о посвящаемых, которые соберутся в сумерках на волнистых равнинах. Мне даже казалось, что я слышу их музыку.
8
INTYATYAMBO ENGAYI KUFA AYIBONAKALI
«Цветок, что не увядает, невидим»
В школьные годы я не очень-то любил читать. Кроме учебников я читал разве что комиксы. Первой книгой, которую я по-настоящему проглотил, был «Алхимик» Пауло Коэльо. Ее дала мне тетя Маки, когда я учился в старших классах – в тот самый период, когда моя жизнь летела под откос и мои близкие были всерьез обеспокоены моим состоянием.
– Это книга о пастухе, который ищет сокровище,
