– Тут свободно, – сказала горгона, похлопав по ложу в непосредственной близости от своей… короче, от своего хвоста.
Клэй натянуто улыбнулся:
– Нет, спасибо, мне и здесь хорошо.
Принесли вино, разлили по чашам. Когда слуги удалились, Динантра поднесла чашу к губам и, по нармерийскому обычаю (видно, он ей очень нравился), сделала глоток, показывая гостям, что вино не отравлено. Змеи на голове зашевелись, потянулись к чаше.
– Как я понимаю, вы давно знакомы. – На Листопада и Гэбриеля она взирала с кровожадным вожделением зрителя, следящего за битвой заклятых врагов на арене.
– Да, – кивнул Листопад.
– Он устроил нам засаду в Жути, – сказал Гэбриель.
– А вот это – его рук дело, – пояснил друин, указывая на шрам под темным глазом.
– Он хотел украсть мой меч.
– Он убил моего отца.
Воцарилось неловкое молчание. Матрик шумно, в несколько глотков, осушил чашу, а потом, причмокивая, облизнул губы, подавил отрыжку и спросил:
– А еще есть?
По жесту горгоны королю снова наполнили чашу. Тем временем Клэй украдкой разглядывал ножны за спиной друина. Все три меча были разной длины и ширины. В Линдмуре Листопад обнажил первый меч – короткий, клинообразный, пышущий жаром и рассеченный пламенеющими трещинами, будто за черной железной решеткой полыхал огонь. Вторые ножны были длинными и узкими, чуть изогнутыми, а третьи – еще длиннее, светлые, будто выбеленная солнцем кость; рукоять третьего меча обматывал черный лоскут.
Клэй надеялся (хотя и без особой уверенности) никогда не увидеть обнаженный клинок третьего меча.
Гэбриель хотел что-то сказать, но герцог, пользуясь друинским предвидением, его опередил:
– Мне известно, что Веспиан сам попросил об этом. – Друин прикрыл макушку мохнатыми белыми ушами. – Мне также известно, что ты убил его Веленкором. Отец не заслуживал такой милости.
«Какая уж тут милость, если тебе пронзают сердце твоим же мечом», – подумал Клэй, но вместо того, чтобы произнести это вслух, пригубил вина. Оно оказалось великолепным, с перечно-пряным смолистым ароматом. Впрочем, он еще не встречал злодея (или злодейку, как в данном случае), который не разбирался бы в винах, – судя по всему, без этого не заслужишь ни богатства, ни репутации злодея.
– Кстати, где он? – Друин сощурил разномастные глаза. – Где бесценная реликвия, которую мой трусливый отец доверил человеку?
Клэй поморщился: слово «человек» в устах Листопада звучало так же, как люди обычно произносят «дерьмо».
Гэбриель расправил плечи:
– Веленкор спрятан в надежном месте, тебе его не найти.
Разумеется, ему пришлось солгать, но в данном случае говорить правду было бы опрометчиво, поскольку Гэб отдал прославленный меч архонта бесчестному посреднику в уплату за долги и чтобы успокоить одурманенную царапкой жену, противницу насилия. Гэбриель с нарочитым безразличием взглянул на Листопада и обратился к горгоне:
– Я пришел за Ганелоном. Мы с тобой уговорились: шестьсот престольных марок…
Муг, только что сделавший глоток, закашлялся, и вино пролилось изо рта обратно в чашу.
– Шестьсот престольных марок? – запинаясь, воскликнул он. – Золотом? У тебя в мешке? – Он схватил Матрика за руку. – Ты когда-нибудь видел столько денег?
– У меня, вообще-то, целый зáмок был, – напомнил волшебнику Матрик.
– Ладно, проехали, – вздохнул Муг, закрыв лицо рукой, а потом кивнул Гэбриелю. – Прошу прощения.
Заявление Гэбриеля ошеломило Клэя. Он предполагал, что в мешке – серебряные кроны и медяки, ну, может, еще пара престольных марок. Но шестьсот золотых – целое состояние, а к Клэю на порог Гэб явился в лохмотьях и в дырявых сапогах.
– Шестьсот престольных марок, – повторил Гэбриель, подавшись вперед. – В два раза больше, чем ты заплатила стражам Каменоломни, и на сто марок больше, чем мы с тобой уговаривались. Возьми деньги и отдай нам Ганелона.
Динантра восторженно посмотрела на мешок.
– Какая щедрость! – проворковала она и с притворным огорчением добавила: – Ах, если бы ты пришел на пару недель раньше, я бы исполнила уговор. Однако славный герцог посоветовал мне несколько изменить условия нашего с тобой соглашения, а вдобавок предложил кое-что подороже золота.
Клэй покосился на Листопада, который с довольной ухмылкой держал чашу с вином в длинных тонких пальцах.
– Что именно? – холодно осведомился Гэбриель.
Пышная грудь горгоны колыхнулась. Клэй поспешно отвел глаза и, твердо решив найти другой – какой угодно – объект для рассматривания, уставился на горгоний хвост. Кольца погремушки на конце хвоста покрывали замысловатые нармерийские письмена. Клэй вспомнил, что вроде бы число колец погремушки соответствует числу змеиных линек, и начал было считать, однако его размышления прервал ответ горгоны.
– Я стану экзархом новой Державы, – заявила она.
– Новой Державы? – переспросил Муг. – В смысле – старой Державы? Но ведь она… он не… нельзя же так… – Он недоуменно заморгал. – Погодите, я ничего не понимаю. Совсем запутался.
– Ты шутишь, – выдохнул Гэбриель.
– Отнюдь нет, – оскалился Листопад. – Вскоре мне понадобятся те, кто привык повелевать и властвовать. – Зазубренная улыбка, обращенная к горгоне, чуть оттаяла, словно бы пасмурным зимним днем в небе блеснуло солнце. – В сущности, госпожа Динантра как нельзя лучше подходит для этой задачи.
«И Келлорек тоже, – подумал Клэй, ведь бывший громила, сделавшийся сначала посредником, а потом и влиятельной персоной, в любых обстоятельствах с радостью ухватился бы за возможность стать экзархом. – Только для его тщеславия нужен водоем побольше».
– Новая Держава? – презрительно фыркнул Матрик, театрально взмахивая своей чашей, по счастью уже пустой. – И где же возникнет это твое сказочное королевство? Места ведь не… – Он осекся, сообразив, в чем дело.
– Кастия! – воскликнул Муг, наконец-то избавившись от недоумения.
– Кастия, – повторил друин и поглядел на Гэбриеля, будто ожидая следующего вопроса.
Гэб и спросил:
– А зачем тогда ее разрушать?
– На то есть несколько причин, – ответил Листопад и, неслышно ступая по мраморным плитам пола, направился в середину зала.
Змеи на голове Динантры с тихим шипением следили за ним.
Когда друин подошел поближе, в жилах Клэя вскипела кровь, а волосы едва не встали дыбом. Повеяло прелью, смятой палой листвой, горящим сухостоем и чем-то неприятным, как затхлое скисшее вино. Серебристая кольчуга под плащом Листопада шелестела и позванивала при каждом шаге. Он остановился у огромной картины, оправленной в роскошную палисандровую раму, и произнес:
– Как я уже упоминал в Линдмуре, орда изголодалась. Надо утолить ее голод. Орде нужна победа. И победа нужна мне, чтобы удержать орду в подчинении.
– Ты же уже одержал победу над армией республики, – напомнил Матрик.
Листопад оглянулся, приподняв бровь.
– Без особого труда, – равнодушно, без бахвальства ответил он, что очень расстроило Клэя. – Это даже сражением не назовешь. Перед битвой кастийцы устроили настоящее представление: встали стройными колоннами, размахивали стягами, трубили в рога. А как только орда двинулась на них, так они и разбежались. Ваши хваленые наемники оказались покрепче, но их было слишком мало. Однако же если б не они, все кастийцы полегли бы на поле боя и Кастия уже была бы моей. А поэтому тем, кто укрылся в осажденном городе, пощады не будет.
Гэбриель заломил руки. Казалось, его сейчас стошнит, точнее, словно он уже проглотил свою блевотину и теперь жаждет исторгнуть ее обратно.
– Значит, это самое герцогство Крайнийское, о котором ты вещал на совете…
– Чушь, конечно. – Листопад устремил взор на картину.
Только сейчас Клэй сообразил, что на полотне изображено падение Каладара, славной и великой столицы древней Державы. Город на горе – скопление высоких арок и тонких
