Поляки не придут. Корибут высказался как нельзя более точно. После покушения на детей, которое осуждают все благородные люди…
Вот уж воистину – нет хуже дурака, чем дурак с инициативой! Да не нужна была Леопольду смерть тех щенков! Дважды и трижды не нужна! Илона – да! Имре – трижды да!!! Он бы их в гробу увидел и порадовался. А это соплячье… Лучше бы их родители сдохли, а он бы забрал детей и воспитывал в нужном духе. Он сумел бы это проделать!
Так нет же! Вместо того чтобы отравить женщину, этот недоумок решил ударить по больному, по ее детям. Вот и результат! Детей выходили! Умника поймали – и он вовсю поет про приказания императора! Илона жива-здорова и полна планов мести, это уж наверняка. Венгры стали навек врагами, а поскольку они сейчас под крылышком у Корибута и тот является зятем русского государя…
В общем, тут на помощь рассчитывать не стоит.
Французы тоже не придут. Итальянцы? А сколько там этих итальянцев? Даже если и дадут пару отрядов – погоды они не сделают.
Испания и Португалия? Примерно то же самое.
Но и воевать турок необходимо. Иначе они вконец обнаглеют. Один раз они уже взяли Вену – и кто сказал, что они не попробуют повторить? А война – это тяжелое и разорительное мероприятие. И лучше его делить на двоих-троих.
Как же быть, как быть? Вот если бы Текели и правда не стало… Или не стало польского короля… Второе даже лучше, потому что оборвется ниточка, которая связывает венгров с поляками. Может, попробовать?
Леопольда можно было назвать кем угодно – подлецом, мерзавцем, иезуитом, но только не глупцом. Откинувшись на спинку кресла, он строил план будущей интриги, которая вернет Венгрию под его владычество.
* * *Времени и верно оставалось мало. Надо было готовить войско – это первое. Так что и Алексей, и Воин Алексеевич целыми днями пропадали в казармах. Постаревший, но не утративший прыти Патрик Гордон едва не на коленях упрашивал Алексея взять его в поход. Алексей пока думал.
Софья, конечно, нуждается в опоре, но рядом с ней остаются и Воин Алексеевич, и Ежи Володыевский, сильно обрусевший за эти годы, и сама она в грязь лицом не ударит.
А Патрик… Было у него что-то личное к шведам, было. Но мужчина молчал, а Алексей не настаивал. Лейла тоже не удерживала мужа. Софья предложила ей помощь, но женщина только головой покачала.
– Ему надо. Если я сейчас встану на его пути, он мне потом никогда не простит.
Не спросить Софья не могла:
– А если не вернется?
– Это его путь.
Такого Софья не понимала, но и спорить не могла. Да и не хотела. Если Патрик решил умереть на поле боя, а его жена не против – что ж, так тому и быть. Эта дорога не хуже остальных, и кто сказал, что умирать в постели, в окружении суетящихся докторов и рыдающих близких – приятнее? Ей не понять, но не ей тогда и судить.
Надо было собирать невесту в дорогу. И тут откровенно вредила Любава. То есть она старалась помочь, но слезливая бабская натура брала свое, и царица-мать срывалась на горестное: «Как же ты там в чужой-то стране, без меня-а-а-а-а…»
Невесту это не радовало, так что сборы проходили в весьма нервной обстановке. Софья уж раздумывала, не попросить ли Ромодановского о личной услуге? Лучше уж беременная царица, чем впавшая в слезоразлив. Но сейчас было не до того.
Надо в очередной раз прошерстить бояр, которые недовольны отъездом царевны из страны, и под это дело еще раз воспитать в них патриотизм. Все-таки ей оставаться на хозяйстве. Да и повод хороший. Она – стерва и гадина, гнобит благородное сословие, а добрый государь потом приедет, погрозит сестрице пальцем и всех помилует. Как говорится, ни один добрый дядюшка Сталин не может без злого Берии.
Надо было внимательно следить за Немецкой слободой и за посольствами – шпионы не просто активизировались, они носились, как в зад укушенные. Еще бы, столько всего в воздухе веет! Но то московский воздух. А вот чтобы не полетело во Францию или там Австрию – надо проследить.
Надо начинать готовить царевича Федора. Погоревал, помолился – пора работать! Если его действительно отправлять наместником к шведам, ему кучу всего еще узнать надо. Надо, надо, надо… Софья просто падала вечером и выключалась, словно перегоревшая лампочка.
Иван тоже сидел, не разгибая спины. Он собирался на войну, но казначейство просто так не оставишь. А потому – все расписать помощникам, выдать порцию воспитательных подзатыльников, пообещать еще столько же по возвращении, приставить наблюдателей и тех, кто будет наблюдать за наблюдателями, а то дай людям волю – все разворуют. К тому же кто-то должен организовать снабжение. Мало ли, если они на год задержатся… Оставлять жену и детей не хотелось, но куда деваться?
Подходил к концу 1689 год, и все готовились отмечать Рождество. А весной армии стронутся с места – и лик мира необратимо изменится.
1690 год
– Зеленою весной, под старою сосной…
Софья насвистывала песенку, глядя из окна вслед войску. Сегодня уходили последние полки. Уже три дня, как она попрощалась с братом, поцеловала мужа и попросила беречь себя. Мальчики обещали, но бога ради, когда это удавалось сдерживать подобные обещания – на войне? На сердце было тревожно и тоскливо, но Софья скорее удавилась бы, чем показала свое настроение окружающим.
Она – регент при наследнике. Есть еще и Ульрика, но Уля в жизни не полезет в государственные дела, а ей, Софье, надо быть сильной и спокойной.
– Вернуся я к тебе, раскрасавица…
– Государыня…
Ромодановский подошел так тихо, словно у него в роду кошки были.
– Князь?
На лице Софьи была вежливая улыбка. А вот в глазах князя-кесаря (он-таки получил этот титул) светилась тревога.
– Государыня, это… личный вопрос.
– Мой или ваш кабинет?
– Это всего два слова. Любава в тягости.
Софья кивнула.
– Вы?
– Я.
Ну да, кто ж еще рискнет соперничать с главой такого приказа? Потом ни рожек, ни ножек не найдут.
– Она против?
– Нет. Но ей страшно.
Царевна усмехнулась.
– Так успокойте ее. Объясните, что никто ее ребенка не заберет. Подберем подходящую роженицу, сочиним легенду – и будет чадушко при ней. Да хоть бы она на богомолье поехала, а на обратном пути ей младенца подкинули. Наследовать трон, конечно, не станет, но и от Любавы ему денег достанется. И вырастет в роскоши, и замуж выйдет. Или там женится, как положено.
Федор Юрьевич перевел дыхание. Сомневался все-таки, ну, дело житейское. Мало кто обрадуется внебрачному прибавлению.
– Успокою.
