– Я хотел бы забрать диски вместе с распечаткой, если это моя собственность.
– К сожалению, диск при переломе становится режущим предметом, а режущие и колющие предметы задержанным иметь при себе запрещается.
– Ладно. Пусть так. Я прочитал. Что дальше?
– Читать устали?
– Не очень. Хотя я не любитель чтения. В библиотеках время никогда не убивал.
– А то я хотела дать вам почитать еще кое-что… Но могу своими словами пересказать.
– Лучше словами. Так до меня быстрее доходит.
Тем не менее капитан Саня достала из стола протокол недавнего допроса, но не передала его Николаю, а только показала нижнюю часть последнего листа.
– Вам эта подпись знакома?
– Знакома. Значит, с нее уже сняли показания…
– Да. Она сейчас в камере недалеко от вас.
– И что она рассказала?
– Все. Как вы питали нежные чувства к ее убитой двоюродной сестре Ларисе Ковалевой. Как вы решили отомстить убийцам, которых нашли, убили их, а потом облили бензином и сожгли тела, чтобы уничтожить улики. Правда, я не совсем понимаю, какие улики вы уничтожили, но зачем-то же вы их сожгли. Зачем?
Николай Заварзин поднял руки и показал. На левой руке у него был выбит сустав указательного пальца, на правой – большого. Удары наносил в темноте подвала, там человеку, который не тренируется уже давно, легко руки травмировать. Стало понятно, что он хотел уничтожить на лицах бомжей следы побоев. А я подумал, что ему, наверное, трудно было бы с разбитыми руками водить машину. И сам, по своему желанию, он бы не поехал меня убивать. Значит, его заставили. Принудили каким-то способом.
– Убийство двух и более лиц… – констатировал подполковник Котов. – Пожизненное заключение вы себе обеспечили. И терять вам уже нечего. Ни больше, ни меньше срока вы не получите. Поэтому предлагаю вам быть откровенным. Есть ли вам смысл выгораживать людей, которые вовлекли вас в это дело, подставили и бросили? Попросту говоря, вас кинули, как отработанный инструмент.
Василий Андреевич, видимо, оценил разбитые руки точно так же, как и я, и пришел к тому же выводу о принудительных действиях Николая Заварзина.
– Суд может учесть ваше желание сотрудничать со следствием. В этом случае у вас сохраняется возможность избежать пожизненного заключения. – За начальника уголовного розыска ответила капитан Саня.
«Расписной» Николай думал недолго.
– Я должен проконсультироваться у адвоката.
– Вы хотите встретиться с Гениным?
– Да.
– Это можно сделать, только я должна вас предупредить, что Генин – человек Пашунина-старшего, подполковника Пашунина, который оплачивает его работу. И Альберт Борисович, если ему представится выбор, кого из вас выручать, а кого «топить», сделает однозначный выбор не в вашу пользу. Я много лет знаю этого хитрого жука. Так что, приглашать адвоката?
Капитан Саня вытащила трубку из сумки, словно собралась сразу позвонить Альберту Борисовичу.
– Не надо, – твердо отказался Заварзин.
Молчание длилось минуту. Николай собирался с мыслями. Потом, чтобы развязать себе руки, спросил:
– Так что, Люська сказала, что я сам, по собственной инициативе пошел убивать этих бомжей? Так я понял…
– Да, Людмила Сергеевна представила это дело именно так. И готова настаивать на своем.
– Значит, решила от меня навсегда избавиться. Ну, ладно. Это ее выбор. Я же свое право имею и свое слово скажу. Хотя знаю, что право на собственное слово громче всего звучит, когда молотком по пальцу ударишь. Но я сейчас иначе говорить буду. Записывайте.
Капитан Саня к допросу уже приготовилась и даже «шапку» протокола заполнила.
– С какого момента начинать? – глядя на ручку в руках капитана, спросил Заварзин. – Чтобы вам все понятно стало…
– Со своего возвращения после последней «ходки», – объяснил подполковник Котов.
– Лучше даже чуть раньше. Когда Люська ко мне на свиданку в зону приезжала. Так понятнее будет. И даже чуть раньше. Значит, так дело обстояло…
Я ей из зоны, чтобы детей поддержать, присылал то, что мы там своими руками делали. В основном резьба по дереву, картины мозаичные – из осколков камня или стекла. Сумел несколько ножей переслать. С ножами сложно, но лучше ножей, чем на зоне, лично я в жизни не видел… Как полагается, один нож «хозяину»[25], один нож – начальнику режима или «отрядному»[26], остальные можно отсылать. Гравировка по клинку, резная рукоятка и резные ножны. А так в основном шкатулки разные, резная посуда с росписью.
Вот тогда Люське и пришла в голову мысль. Она сначала сдавала все это в какую-то лавку, где сувенирами торговали. Там такого товара не было. Его вообще нигде не было. Расходилось все сразу. Хозяйка лавки еще просила. Люська и додумалась свою лавку открыть. Приехала ко мне на свиданку, посоветоваться. Смогу ли я обеспечить… Я пообещал посодействовать. С «хозяином» поговорил, его интерес учел, ей передал. Она быстро свою лавку в торговом центре открыла. Я все скупал, что мог, не только со своего отряда, и ей отсылал. «Хозяин» помогал. В этом прямой его финансовый интерес был – деньги ниоткуда и, считай, ни за что валились. Дело пошло. Худо-бедно, но на жизнь Люське и детям хватало. Люська, кстати, не только нашими изделиями торговала. Остальное расходилось плохо – сувениры там разные… А наше влет шло… Когда я «откинулся», сразу в дело включился. Расшириться пришлось. Открыли целую фирму и несколько лавок в разных местах. Сумел связи наладить. Обратился к Владимиру Михайловичу. Я его давно знаю. Он помог связаться с Расинским. Я к тому на зону даже ездил. Без его слова большого производства не получалось. Он дал «добро» в обмен на всякие «мелкие услуги»…
– Какие услуги? – переспросила Радимова.
– Долго ничего не спрашивал, потом через Люську мне передали, чтобы с подполковником Пашуниным связался и помог ему в каком-то деле. Я не знаю как, но она умудрилась на Расинского сама выйти, сама с ним дела вести стала. Она вообще такая по характеру – «бронебойная». Так вот я уже не сам, не напрямую, а через
