Изучив список пассажиров парохода, Ланни заметил имя Форреста Квадратта, поэта, которого он встретил в доме Ирмы на Лонг-Айленде. Американец немецкого происхождения, и по его словам, побочный родственник Кайзера. Он был преданным поклонником политики с позиции силы, и Ланни был уверен, что теперь он был хорошо оплачиваемым агентом нацистов. Их последняя встреча состоялась в дни задавленной ссоры Ланни с Ирмой. Ланни не мог быть уверен, что она не намекнула человеку об огорчительных политических взглядах своего мужа. Всякий раз, когда Ланни подозревал что-то подобное, он использовал ловкий способ оправдания. Он говорил: "Я когда-то придерживался розоватых взглядов, но когда я узнал о массовых чистках в России, я полностью излечился. Теперь я понимаю, что Европа должна быть защищена от азиатских орд, и никто, кроме немцев, не может сделать это".
Бывшему декадентскому поэту, сказавшему, что он "бросил это занятие гения", шёл шестой десяток. Он был довольно маленького роста, сутулый, близорукий и носил очки с толстыми стеклами. Наклонившись вперед, он быстро говорил по-английски, по-французски или по-немецки, wie Sie wollen, comme vous voulez, как вам это понравится. Его рука была мягкой, теплой и влажной, таким же был и его голос. Он тяжко грешил и писал об этом смело. Кроме того, он много прочитал о грехе и цинично отзывался о том, что было в сердцах мужчин, и том, что женщины делают, когда они закрывались и запирались в пароходных каютах. Как и все нацисты, Квадратт был убежден, что масса человечества была составлена из дураков и недоумков, которым нужно отдавать приказы и заставлять повиноваться. Он считал, что немцы были теми людьми, которые могут взять на себя ответственность за Европу и вывести её из средневековья. Англичане с их огромной империей должны довольствоваться ею и не делать Германию жертвой своей ревности и жадности. Что касается Соединенных Штатов, то это был народ, больше всего напоминавший немцев. Они должны стать духовными братьями, так как уже были кровными, из-за обширной иммиграции немцев, которые принесли большую часть своей культуры в новую страну. Пусть Америка довольствуется Западным полушарием, на которое немцы не имели никаких претензий. Если спросить Квадратта, почему немецкие пропагандисты были настолько активны во всех странах Южной Америки, он ответил бы, что их отношение было чисто оборонительным, потому что Америка лишила Германию ее трудной победы в последней войне.
Но Ланни Бэдд не задавал таких вопросов. Ланни Бэдд был духовным братом нацистов, искусствоведом, который продавал картины по поручению генерала Геринга и стрелял с ним оленей. Любитель пианист, который играл Лунную сонату для фюрера. Джентльмен досуга и моды, который был другом и покровителем живущего величайшего немецкого Komponist. В бумажнике Ланни была вырезка из Münchner Neueste Nachrichten, рассказывавшая, как американский Kunstsachverständiger проводил персональную выставку картин своего бывшего отчима в Мюнхене, и как он демонстрировал её шедевры фюреру в Коричневом доме, а фюрер удостоверил значимость этой художественной работы. Это вырезка включала фотографию выдающегося американца, и, таким образом, служила Legitimationspapier для любого нациста в любом месте.
Ланни хотел установить незыблемые отношения с этим пропагандистом Nummer-Eins в земле отцов Ланни. Он поведал ему тайну и источник его информации, как новое революционное движение отменит Третью Республику Франции и положит конец союзу с Россией. Квадратт сделал вид, что все знал об этом, но, очевидно, он знал очень мало, и Ланни позволил себе искусно откровенничать. Нацистский агент наслаждался получением первосортной информации. А агент президента с удовольствием наблюдал, как льстивый психологический обманщик делает свое дело. Ланни была уверен, что владение этой информацией Квадраттом не может причинить никакого вреда, но позволит нацисту раскрыть тайники его души.
Разговор состоялся в каюте бывшего поэта, где они могли быть уверены в секретности, по крайней мере, так считал бывший поэт. Ланни подумал, может ли там быть диктофон, но решил, что это не имеет значения, потому что он не называл ни де Брюинов, ни Шнейдера, а только тех французских политиков, получавших от нацистов деньги. После этого пароходная дружба прогрессировала в правильном направлении, и Ланни рискнул: "Я опасаюсь, что мы собираемся сделать что-то в этом роде в Америке".
Побочный родственник Кайзера не счел нужным играть в застенчивость, как Курт Мейснер. Он играл в грусть, потому что был сострадательным человеком, любителем культуры и мира и ненавидел видеть насилие и жестокость в любом месте. Он сказал: "Я боюсь, что вы правы, мистер Бэдд. Есть элементы в каждой стране, которые сегодня сознательно или иным образом играют в игру Москвы, и у них нет никакого намерения уступить без борьбы".
Ланни знал, что Квадратт уже прощупывал Робби Бэдда по вопросу о Людях в капюшонах Америки, а также возможность их использования с целью свержения Нового курса. Теперь сын Робби бросил наживку и был удивлен, с какой скоростью миролюбивый нацист её заглатывал. Ланни рассказал, что слышал, как эту тему обсуждали в американских гостиных и что некоторые из самых известных жертв Нового курса были теперь в настроении вкладывать деньги и спасти себя от дальнейших притеснений. Квадратт ясно дал понять, что он не хотел ничего больше в мире только, чтобы узнать расположение этих гостиных. И Ланни пообещал пригласить этих богатых друзей, чтобы встретить Квадратта и выслушать то, что он хотел предложить.
Сын владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт продолжал обсуждать наиболее известных врагов Нового курса: мистера Генри Форда, который истратил целое состояние, чтобы показать американцам угрозу еврейского империализма. Полковника МакКормика из Чикаго, щедро субсидирующего те группы, которые изо всех сил стараются удержать Америку от европейских дел. Мистера Херста, который совсем недавно брал интервью у фюрера, и чьи газеты были оплотом для всех друзей и сочувствующих национал-социализму. Миссис Элизабет Диллинг, которая вела своего рода добровольную службу разведки и имела досье на каждого, кто когда-либо оказывал помощь или имел дело с Москвой. Ланни сказал, что он никогда не встречался ни с одним из этих лиц, но очень хотел бы встретиться с Херстом и женой Форда по коммерческим причинам, так как они оба интересовались живописью. Сможет ли Квадратт познакомить его с любым из этих весьма труднодоступных лиц?
Ланни задал этот вопрос потому, что знал мир, в котором он жил, и был уверен, что Форрест Квадратт будет больше уважать его, если будет считать его дельцом, зарабатывающим много денег, как сам Квадратт, а не просто путешественником по миру, испытывающим
