История пурпурного «распределяется по градиенту» между двумя великими пигментами. Первый — тирский пурпур (см. здесь) — в свое время был символом богатства и верховной власти, отмечал связь с божественным началом. Второй — мовеин (см. здесь) — чудо человеческого гения, продукт химической реакции, запустил революционный процесс цветовой демократизации в XIX веке. Точный оттенок вызывавшего благоговение древнего красителя до сих пор остается загадкой. Фактически само понятие «пурпурный» по ходу истории никогда не было чем-то постоянным. Древние греческие и латинские обозначения этого цвета — porphyra и purpura соответственно — использовались также для описания темно-багровых оттенков вроде цвета крови. Ульпиан, римский юрист II–III веков н. э., определял pupura как любой красный, кроме карминового или киноварного[380]. Плиний Старший (23–79 н. э.) писал, что лучшие тирские одежды имеют черный оттенок[381].

Несмотря на то что никто точно не знает, как выглядел тирский пурпур, все сходятся на том, что это был цвет власти и могущества[382].

Жалуясь на вонь, сопровождавшую производство этого красителя, — нечто среднее между запахом гниющих моллюсков и чеснока, — Плиний не подвергал сомнению его могущество:

Этому пурпуру расчистили дорогу римские фасции и топоры[383]. Это знак отличия благородной юности; он отличает сенатора от всадника; к нему прибегают, чтобы умилостивить богов. Он украшает любое одеяние и разделяет с золотом славу триумфа. По этим причинам мы должны извинить одержимость пурпуром[384].

Именно эта одержимость вкупе с чрезвычайной дороговизной сделала пурпур цветовым символом роскоши и неумеренности — цветом правителей. Византийский обычай декорировать царскую родильную палату порфиром и пурпурными тканями, чтобы пурпур стал первым цветом, который увидит новорожденный наследник престола, отразился в выражении «порфирородный», что означало рожденный в царской семье. Римский поэт Гораций в письме «О поэтическом искусстве», написанном между 24 и 10 годами до н. э., «сконструировал» неологизм «пурпурная проза»: «Вслед за важным и много сулящим началом нередко / Тот пурпурный лоскут, другой ли для большего блеска / Приставляется, рощу ли то, алтарь ли Дианы / … нам описывать станут»[385].

Особый статус пурпура не был прерогативой исключительно Запада. В Японии насыщенный пурпурный (или темно-фиолетовый) цвет мурасаки входил в число «киндзики», запретных цветов, ношение которых воспрещалось всем, кроме узкого круга определенных лиц[386]. В 80-х годах XX века правительство Мексики разрешило японской компании Purpura Imperial собирать морских слизней (караколь) для производства краски для кимоно (японский моллюск Rapana bezoar, обладающий аналогичными свойствами, находится на грани исчезновения, что неудивительно). Если местное население, использующее караколь столетиями, «выдаивало» из моллюсков пурпурный краситель, оставляя их в живых, методы Purpura Imperial были гораздо более жестокими, и популяция слизней сильно уменьшилась. Лоббирование интересов караколя в мексиканском парламенте заняло несколько лет, но в конце концов контракт с японцами расторгли[387].

Как и многие эксклюзивные продукты, пурпур всегда был жадным потребителем ресурсов. За вкусы богатых и властных дорого пришлось заплатить не только миллиардам моллюсков — необходимые для производства орселя (см. здесь) медленно растущие лишайники, подобные Roccella tinctoria, истощились, вынудив производителей краски либо расширять ареал поисков, либо обходиться без орселя. Даже мовеин исключительно ресурсоемок: на начальных стадиях его производства требовалось так много редкого сырья, что изобретатель этого пигмента Уильям Перкин позже признавался, что едва не забросил предприятие[388].

Но Перкину повезло — его новый краситель оказался настолько востребованным, что его неоспоримые коммерческие перспективы вызвали взрыв интереса и к другим анилиновым краскам, не заставившим себя ждать. Оказало ли это услугу пурпуру — другое дело. Пурпур неожиданно стал доступен любому по приемлемой цене, но по такой же приемлемой цене стали доступными и тысячи других оттенков. Доступность убивает благоговение — и пурпурный стал таким же цветом, как и все остальные.

Тирский пурпур

Одно из самых известных соблазнений в истории состоялось в конце 48 года до н. э. Незадолго до этого, 9 августа, Юлий Цезарь победил численно превосходившую его войска армию своего главного противника (и зятя) Гнея Помпея в битве при Фарсале. Потом он оказался в Египте, а самую известную в мире женщину, более чем вдвое младше его, контрабандой, завернув в ковер[389], пронесли в его покои. Через девять месяцев Клеопатра родила мальчика, которого назвали Цезарион («Маленький Цезарь»), а гордый отец вернулся в Рим и тут же особым законом ввел новую тогу, носить которую мог только он один. Цвет тоги был любимым цветом его любовницы — тирским пурпуром[390].

Этот богатый тон — цвета запекшейся крови, если верить Плинию, — получали из естественных красителей, добываемых из двух видов средиземноморских моллюсков: Thais haemastoma и Murex brandaris. Вскрыв шипастые створки раковин этих хищных брюхоногих, вы обнаружили бы бледную гипобранхиальную железу, или «бутон», посреди тела моллюска. Сжав эту железу, можно выдавить из нее каплю прозрачной жидкости, пахнущей чесноком. Через несколько мгновений на солнце жидкость приобретет бледно-желтый цвет, потом цвет морской волны, потом синий и, наконец, темный пурпурно-красный. Наилучший оттенок, настолько глубокий, что он был почти черным, получали, смешивая добытые из обоих моллюсков красители[391]. Окраска и пропитка ткани пурпуром были процессом долгим и дурно пахнущим. Собранную из моллюсков жидкость помещали в чан с выдержанной (для образования аммиака) мочой и оставляли бродить на 10 дней. Только потом в образовавшийся краситель окунали ткань; некоторые свидетельства говорят о том, что операцию следовало повторить дважды, в двух разных чанах[392].

Самое раннее упоминание тирского пурпура восходит к XIV веку до н. э.[393]. Вонь от гниющих ракушек, стоялой мочи и сбраживания была, должно быть, невыносимой — археологи обнаруживают древние красильные мастерские, как правило, на задворках городов и поселений.

Этот пигмент чаще всего связывают с финикийским городом Тир, который прославил его и разбогател на торговле им. Окрашенные пурпуром из Тира одежды упоминаются в «Илиаде» Гомера и «Энеиде» Вергилия[394], изображения и описания их находили и в Древнем Египте.

Популярность цвета оказалась ужасной новостью для Murex и Thais. Поскольку из одного моллюска можно было добыть только одну каплю красителя, для производства унции пигмента требовалось около 250 тыс. моллюсков[395]. Груды ракушек, выброшенных тысячелетия назад, настолько велики, что стали географическими особенностями восточного побережья Средиземного моря. Невероятная трудоемкость процесса — на всех стадиях производства: от ловли моллюсков до окрашивания использовался исключительно ручной труд — обусловила два взаимозависимых результата. Во-первых, тирский пурпур был исключительно дорог. В середине VI века до н. э. он стоил столько же, сколько и серебро, а вскоре одежда