Стены комнаты покрыты выразительными изображениями фигур людей и мифологических существ на насыщенном фоне из красной киновари. В одном из углов крылатая фигура замахивается кнутом на обнаженную женщину, скрывшую лицо в коленях другой. Около входа мальчик погружен в чтение свитка; в центре пьяный мужчина (Дионис) прислонился к подолу сидящей женской фигуры. Версий о том, кто и что именно изображено на фреске, бесчисленное множество, но такое щедрое использование киновари подсказывает, что комната и фреска в ней были предназначены для того, чтобы вызывать благоговение: киноварь была самым вожделенным красным пигментом того времени.
Природная киноварь (сульфид ртути) содержится в одноименном минерале. Этот минерал винно-красного цвета служит главным источником ртути — римский архитектор Витрувий красочно описал, как из темно-красных камней сочатся слезы «живого серебра». Для того чтобы превратить минерал в краситель, достаточно его тщательно размолоть. Римляне обожали его. Сосуд с готовым порошком киновари — той же, что был использован для настенной росписи, — обнаружили в красильной мастерской неподалеку от Виллы мистерий.
Плиний писал, что киноварь использовали во время религиозных праздников, ею обмазывали лица статуй Юпитера и тела верующих[334]. При этом киноварь была достаточно редка. Основной объем поставок киновари в Рим осуществлялся под охраной из Испании. Киноварь стоила 70 сестерциев за фунт — в десять раз дороже красной охры[335].
После того как был открыт способ синтезировать киноварь — с помощью химической реакции, похожей на волшебство, — страсть к этому цвету только усилилась. Точно неизвестно, кто и когда сделал это открытие: алхимики использовали сложные шифры для обозначения ингредиентов и не скупились на туманные намеки о том, что они владеют некими таинственными знаниями, не особенно вдаваясь в детали касательно самого процесса изготовления. Греческий алхимик Зосима Панополитанский намекал, что он знает секрет получения киновари, еще около 300 года н. э., но первое ясное описание процесса появилось в латинском трактате VIII века Compositiones ad tingenda («Рецепты окрашивания»)[336].
Причина такой таинственности лежала в навязчивом желании алхимиков создать золото (см. здесь). Золото для них было не желтым, а скорее, красным, так что они посчитали, что между новым пигментом и золотом существует некая связь. Еще более значимым для алхимиков было то, что для производства киновари требовалась комбинация и трансформация двух ключевых алхимических элементов — ртути[337] и серы. Синтезируя киноварь, алхимики были уверены, что находятся в шаге от открытия чудодейственной формулы, позволяющей производить золото в неограниченном количестве.
Самое красноречивое описание процесса, который позднее стал известен как сухой синтез киновари, было сделано в XII веке монахом-бенедиктинцем Теофилом[338]. Согласно его рецепту, смесь из одной части молотой серы и двух частей ртути необходимо поместить в сосуд, который надо тщательно закупорить:
Затем опусти [сосуд] в раскаленные угли, и, как только он нагреется, ты услышишь изнутри хруст — это ртуть объединяется с пламенеющей серой.
При малейшей небрежности реакция могла пройти куда драматичней, чем предполагалось. Если сосуд был закупорен недостаточно плотно, то чрезвычайно ядовитые пары ртути могли вырваться наружу. Это было настолько опасно, что в 1294 году в Венеции синтез киновари был запрещен[339].
Некогда киноварь была такой же дорогой, как золото[340]. Она владычествовала неоспоримо в палитрах средневековых художников — других красных красок они и знать не хотели. Перед ней благоговели, и ее использовали наравне с сусальным золотом и ультрамарином для выписывания буквиц в манускриптах и в станковой живописи темперными красками[341]. Написанные с использованием этих красок картины фиксировали кроющим лаком из тошнотворной смеси яичного белка и ушной серы[342].
Но эта королева красной палитры была слишком прибыльна, чтобы рецепт ее производства долго оставался тайной. Производить киноварь хотели все. В 1760 году из Амстердама, в XVII–XVIII веках главного поставщика киновари, полученной путем сухого синтеза, экспортировали в Англию почти 32 тыс. фунтов этого красителя[343]. А открытие «мокрого синтеза» киновари немецким химиком Готфридом Шульцем в 1687 году способствовало еще большему ее распространению. Уже в XV веке художники начали использовать киноварь более чем расточительно — Леонардо да Винчи порой грунтовал ею свои холсты[344]. Распространение же масляных красок в Европе после XV века сослужило киновари дурную службу: в маслах она была слишком прозрачна, поэтому ее стали все чаще применять либо в качестве подмалевка, по которому писали другими красными красками, либо в качестве лессировочного слоя…
Однако в темпере и в лаковых изделиях киноварь захватывает дух. Перед ней не могли устоять художники из самых разных уголков мира. На свитке «Преподнесенный в дань конь и конюх», принадлежащем кисти придворного художника династии Юань Чжао Юну, изображен мужчина в огненно-красном халате с воротником цвета индиго и странной остроконечной шляпе цвета ржавчины, ведущий под уздцы прекрасного серого в яблоках коня.
Несмотря на то что этот свиток был создан в 1347 году, яркая киноварь с халата молотом бьет по глазам. Тот же эффект три века спустя использовал Питер Пауль Рубенс на центральном панно триптиха «Снятие с креста» (1612–1614), хотя со временем киноварь использовали все меньше[345]. В 1912 году, всего через несколько лет после обнаружения Виллы мистерий, Василий Кандинский писал, что такой красный цвет, как киноварь, как «постоянство острого чувства; он подобен равномерно пылающей страсти; это уверенная в себе сила, которую нелегко заглушить, но которую можно погасить синим, как раскаленное железо остужается водою»[346].
Красная гонка (rosso corsa)
В сентябре 1907 года ладно сложенный мужчина с ярко выраженным вдовьим мысом[347] на лбу и крупным носом сидел за столом в своем неоготическом замке на острове Гарда. С его возвращения домой прошел уже месяц, но следы солнечных ожогов еще не сошли. Он был по-прежнему слегка изможден и — хотя он знал, что показывать это не подобает, — весьма доволен собой. «Некоторые говорят, что наше путешествие доказало прежде всего одно, — писал в дневнике человек, известный на страницах светской хроники как герцог Счипионе Луиджи Маркантонио Франческо Родолфо Боргезе[348], — а именно то, что доехать на автомобиле от Пекина до Парижа невозможно»[349]. Он, конечно, шутил, поскольку сделал именно
