Первую популярность этому цвету принесло женское нижнее белье — корсеты, пояса-корсеты, колготки и бюстгальтеры — в 20–30-е годы XX века. Вскоре естественная ассоциация между обнаженным телом и этим шелковистым исподним придала цвету эротические коннотации. Дизайнеры обращались к нему снова и снова, особенно в 90-х и в самом начале XXI века, когда набирал силу тренд «нижнее белье как верхняя одежда»[242].
Идея, лежавшая в основе такой расцветки нижнего белья, вероятно, заключалась в том, чтобы оно как можно меньше просвечивало сквозь прозрачные, воздушные ткани. Разумеется, как и сегодня, тогда оно полностью совпадало по цвету с натуральной кожей лишь немногих избранных — даже среди белых женщин.
Человек, который понимает это лучше многих, — бразильский фотограф Ангелика Дасс. С 2012 года она составляет «хроматическую опись» тонов человеческой кожи. Продолжающийся проект Humanæ сейчас объединяет более 2500 портретов людей со всех уголков мира. На каждом портрете изображен человек — видны только верхняя часть торса. Все люди сняты в одном и том же чистом и ярком освещении. Особенными эти портреты делает фон — полностью совпадающий с цветом лица натурщика или натурщицы (Ангелика берет цветовой образец с лица модели). Каждому портрету придается буквенно-цифровой код соответствующего оттенка в цветовой модели Пантон. Цвет кожи самой Ангелики Pantone 7552С[243]. Самое мощное воздействие эти портреты оказывают, когда они собраны вместе — сразу становится ясно, насколько клише вроде «белый» и «черный» на деле безосновательны и пусты. Вариации цветов кожи настолько разнообразны, что это не может оставить равнодушным никого.
Можно утверждать, что «телесный» в качестве цветового эпитета достаточно нейтрален по отношению к любому реальному цвету кожи и поэтому безобиден. Но дело не в цвете как таковом и даже не в слове, но в этноцентризме, расовом чванстве, скрывающемся за этим словом. «Те из нас, чей цвет кожи темнее „телесного“, — писала мисс Стюарт в 2010 году, — поняли, насколько этот цвет дискриминирует: от пластырей „телесного цвета“ до колготок и лифчиков; и так продолжалось годами». Конечно, кое-какие перемены к лучшему есть — все меньше косметических компаний притворяются, что единственный бледно-песочный оттенок тонального крема «подходит коже любого цвета», а в 2013 году Кристиан Лубутен выпустил линейку туфель в пяти разных «телесных» тонах — от бледного до темного[244]. Мы все знаем, что слово «телесный» может применяться к целому спектру цветов, а не единственному оттенку; пора бы уже миру вокруг нас тоже это понять.
Розовый
Розовый — для девочек, голубой — для мальчиков; свидетельств тому — множество. В рамках «Проекта в розовом и синем», затеянного в 2005 году, корейский фотограф Юн Джонми снимает детей в окружении их вещей. Все девочки сидят, как потерянные, на одинаковых стереотипных розовых стульчиках.
Удивительно, но это разделение «девочки — в розовом, мальчики — в синем» оформилось только в середине XX века. Всего каких-то пару-тройку поколений назад ситуация была совершенно другой. В статье о детской одежде, опубликованной в New York Times в 1893 году, говорилось о таком правиле: «мальчику всегда давать розовое, а девочке — синее». Ни автор статьи, ни продавщица из магазина, которую она интервьюировала, не знали, почему так, но автор отважилась на ироничную догадку: «Жизненные перспективы мальчиков настолько радужнее, чем у девочек, — писала она, — что девочку может заставить загрустить одна только мысль о том, что всю дальнейшую жизнь ей предстоит провести женщиной»[245][246]. В 1918 году отраслевой журнал подтвердил, что это «общепринятое правило», поскольку розовый — «более решительный и сильный цвет», а синий — «более деликатный и утонченный»[247]. Вероятно, это объяснение близко к правде. В конце концов, розовый — это всего лишь бледный красный, который в эпоху солдат в красных мундирах[248] и кардиналов в красных робах был самым маскулинным цветом, а синий был традиционным цветом Богоматери. До начала же XX века сама идея о том, что дети разных полов должны носить одежду разных цветов, была странноватой. Смертность и рождаемость были столь высоки, что всех детей до двух лет одевали в легко отстирывающиеся белые льняные платья.
Да и само слово «розовый» достаточно молодо. Первое его упоминание в Оксфордском толковом словаре в контексте описания бледно-красного цвета относится к концу XVII века. До этого «розовый» обозначал не цвет, а тип красителя.
Красители «розового» типа получали, смешивая пигмент органического происхождения — ягоды крушины, экстракт дрока и т. п. — с неорганическим материалом вроде мела, который придавал красителю плотность. Они были разных цветов — встречались, например, «розовые» зеленые, «розовые» коричневые и даже «розовые» розовые (цвета розы) — но по большей части они были зеленовато-желтыми[249]. И если светло-красный цвет в конце концов получил свое имя, то светло-зеленый и светло-желтый так и остались чаще всего безымянными (в некоторых языках, включая русский, для обозначения синего и светло-синего используются разные слова). Большинство романских языков удовлетворились производными от названия цветка — розы. Правда, в английском имя этому цвету, возможно (хотя точно это не известно), дал другой цветок — Dianthus plumarius — гвоздика перистая, в английском также называемая pink.
Розовый тем не менее цвет не только нежных лепестков и платьев принцесс. Одетые (или не совсем) в шелка цвета молодого лосося, женщины XVIII века на картинах таких мастеров кисти стиля рококо, как Франсуа Буше и Жан-Оноре Фрагонар, выглядят совершенно уверенными в своей привлекательности (конечно, эти картины сложно сравнивать с феминистскими плакатами). Подлинным воплощением этого была мадам де Помпадур, фаворитка короля Франции Людовика XV и образцовая консьюмеристка, изрядно поспособствовавшая популярности ярко-розового севрского фарфора. Дерзкий, породистый розовый всегда был в фаворе у женщин с сильным характером. Это был любимый цвет редактора модных журналов Дианы Вриланд, называвшей его «индийским цветом морской волны»[250]. Итальянка Эльза Скиапарелли, дизайнер модной одежды, создавшая понятие «прет-а-порте», дочь французского аристократа светская львица Дэйзи Феллоуз, также отдавшая дань работе в модных журналах, и, наконец, Мэрилин Монро, которая в представлениях не нуждается, — все они сделали ярко-розовый «шокирующий» цвет (см. здесь) излюбленным оттенком женщин XX века, желавших, чтобы их видели и слышали.
Сегодняшние имиджевые проблемы розового частично связаны с нападками феминисток на старомодный сексизм. Его воспринимают одновременно и инфантильным, и — с тех пор как художники впервые смешали кармин, охру и
