Я оставил купленный на рынке сухой паёк и вышел на улицу. Сима закрыла за мной дверь. Голова была пустой до звона и только одна мысль билась в ней, словно пойманная птица: «Влип! Я влип!»

Уже стемнело, когда я, экипированный для выхода, подошёл к КПП. Тот же плюгавенький бандюган с дробовиком нёс службу на входе.

— О! Охотник! — узнал он меня. — Уже уходишь? А как же аукцион?

— Хочу по степи пробежаться. До утра вернусь.

— Ты с ума сошёл, ночью выходить? Это же степь!

— А я — охотник. Мне не впервой.

— Ну, тогда бывай. Удачи. Нет, вы, охотники, точно на голову пришибленные. Да мне ночью даже здесь стоять страшно!

— Какие есть.

Я вышел в степь, отошёл от КПП метров на пятьдесят и пошёл вдоль периметра. Меня интересовало только одно. Система охраны села. Изнутри пройти и осмотреть не представлялось возможным, чтобы не вызывать подозрения. Да и не допустили бы меня к периметру изнутри. Темнота надёжно скрывала меня от чужих глаз, а вот периметр освещался неплохо. Страшно им там без света сидеть.

Часа за три я оббежал всё село вокруг, опять прошёл через КПП и вернулся в гостиницу. Раздевшись, я плюхнулся на кровать, вытянул натруженные ноги и задумался. А окопались они здесь неплохо. Все крайние дома снесены, за исключением внешних стен, вместо заборов тоже капитальные стены выложены. Короче, вокруг села соорудили одну сплошную крепостную стену с четырьмя пунктами пропуска по сторонам света. Кроме КПП служба неслась и на постах, равномерно расставленных вдоль всего периметра.

И что делать? Через КПП прорываться, смысла нет. Там всех и покрошат. Остаётся стена. Там посты пореже и пожиже. Надо следующей ночью прогуляться. Насколько можно по частному сектору поближе подберусь и гляну. Подходы к стене изучить надо, чтобы потом дуриком не переться. Если тихо не получится, придётся один из постов вырезать. Но лучше тихо. В степи от погони уходить тяжело. Тем более, если погоня на лошадях будет. А то, что преследовать нас будут верхами, я уверен на все сто процентов. А если тихо уйти, может, и вообще не заметят, что мы исчезли. Нам за ночь как можно дальше нужно уйти. Решено. Буду искать слабые места. Завтра с утра тоже пройду осмотрюсь.

4

С утра себе позволил в кои-то веки понежиться в постели часов до одиннадцати, потом не спеша умылся и пошёл в понравившееся мне кафе завтракать. В этот раз меня порадовали настоящими круассанами. Ну, в Париже я, конечно, не бывал и их круассанов не ел, но эти, мне кажется, не хуже. Оттянувшись неплохо, пошёл в частный сектор и стал изучать подходы к стене. Пришлось, конечно, включить фантазию, чтобы представить, как эти улочки выглядят ночью, где будут самые тёмные места, а где, наоборот, будет освещено. До половины четвёртого как раз погулял у всех четырёх стен, пару раз чуть не схлопотал по зубам от слишком бдительного патруля, один раз погнали на пинках и один раз чуть не задержали. Пришлось изображать тупого новичка, заблудившегося в частном секторе.

В принципе, картина ясная. Все на ушах, бдительность даже не удвоена, а утроена, да и общественность простимулирована премией за поимку. Тяжеловато придётся. Ещё бы поспрашивать кого, да, я думаю, не стоит. Здесь, по-моему, каждый готов продать хоть родную маму за вознаграждение. Культ денег в этом селе прямо витает в воздухе. Но, мне пора на рынок. Как будущий рабовладелец, я просто обязан присутствовать на аукционе. А то не поймут. По легенде-то я сюда ради аукциона прибыл. А торги начинаются в четыре часа. Следует поспешить.

Толпа на рынке, по-моему, ещё с двух часов собираться стала. К помосту поближе мне пробиться так и не удалось. Что ж, постою и здесь. Толпа колыхалась в ожидании развлечений, перебрасывалась шуточками и шумно обсуждала рабов, привязанных к горизонтальным перекладинам на помосте. Особенно бурным обсуждениям подвергались женщины, те, что помоложе. Тут уж даже у меня от пошлых шуточек уши пухнуть начали.

На душе было мерзко. Вот ведь как! Со времени Катастрофы прошло меньше полугода, а у людей всё гнилое уже вышло наружу. И не просто вылезло, а закрепилось так, словно и не прививали им с детства никаких моральных ценностей. Я помню, как сразу после катастрофы в городе тоже стали появляться банды отморозков, в которых были не только те, кто до всего этого безобразия не дружил с законом, а и вполне добропорядочные граждане, бывшие клерки и прочие работники интеллектуального труда. Я даже одного бывшего учителя лично приговорил за садизм. Вот почему так бывает? Мне один умный человек объяснял, что вся цивилизованность, это тонкий налёт пыли на теле человечества. Сотни тысяч лет дикости и жестокости против нескольких сотен лет относительного гуманизма. Поэтому и сдувается легко. Не знаю, прав он, или нет. Вот только с меня, почему-то, не сдуло. И я знаю множество людей, с которых тоже не сдуло. А тут… Противно это всё. Вокруг сплошные звериные лица, просто наслаждающиеся человеческим унижением и страданием. Но, ничего не поделаешь. Приходится соответствовать.

Я добросовестно дождался, когда выставят на торги мальчишек, и, даже, попытался поучаствовать в аукционе. А цены на мальчиков кусаются! Даже, имей я, действительно, желание приобрести молоденького раба, моей наличности не хватило бы даже на его половину. Круто. Часа через три торги закончились, и вся толпа пошла посещать увеселительные заведения, как до катастрофы люди шли в ресторан или кафе после театра, чтобы обсудить постановку и мастерство актёров.

В тот бар, в котором я познакомился с Лёхой, попасть не получилось. Набежавшая толпа заняла уже все столики, и бедный официант сбился с ног, пытаясь всех обслужить. Свободный столик удалось отыскать в небольшом неряшливом кабаке, оборудованном в подвале обшарпанного дома, практически на самой границе многоэтажек и частного сектора. Я вытянул под столом ноги и присосался к кружке пива. Что-то быстро пиво закончилось. Я махнул официанту и заказал ещё одну. На душе всё так же скребли кошки. На веселящихся вокруг людей смотреть было противно и