Дальше начинается сплошной кошмар. После исповеди батюшка выходит мрачнее тучи. Мы идём с ним по улице. Он долго молчит. А потом говорит мне: «Наташа! Вы бессильны. И я бессилен. Он не начинающий наркоман, как вам сказала его мама, – он уже давно героинщик…» Мне делается плохо. И, как в те далёкие времена, когда я узнала о Володиной беде, я задаю тот же вопрос: «А вы не ошибаетесь?» И получаю неожиданный ответ: «Нет. Я знаю, что это такое. У меня брат погиб от этого…»
И начинаются мучительные поиски выхода из безвыходной ситуации. Я не сумела ничем помочь когда-то Володе, но, может, мне удастся помочь своему крестнику?! Я ищу, где лечат этот страшный недуг. Узнаю, что есть что-то вроде православной коммуны, где врачуют молитвой и трудом, но это отпадает – во-первых, Митя слаб физически, во-вторых, не воцерковлён ещё, а без веры и собственного решения – этот путь невозможен.
А Митя вроде бы и не понимает, как глубоко увяз. Ещё хуже, что не хочет понимать этого сама Наташа. Она без конца твердит, что Митя здоров, что ему надо только «чуть-чуть подлечиться».
Я выхожу на какую-то американскую компанию «Детокс», которая болтается у нас в стране. В 90-е годы этих компаний-аферистов у нас ошивалось огромное количество во всех сферах (лекари, экстрасенсы, лжепроповедники). Они выжимали из попавших в беду, но верящих в чудо одураченных людей последние деньги… Компания «Детокс», естественно, обещает чудо, но за какую-то запредельную сумму.
Совершенно обезумевшая от горя и неадекватная Наташа требует, чтобы я, «как крёстная Мити», эти деньги нашла. И я ищу. Я хожу по всяким кабинетам. Я добираюсь до Госдумы. Очень надеюсь на Говорухина. Но он, как, впрочем, и все остальные, смотрит на меня с сочувствием и сожалением и разводит руками. Они ребята трезвые, всё правильно понимают. А я колочусь в поиске…
Наконец я нахожу хорошую наркологическую клинику, где обещают попытаться что-то сделать, и договариваюсь, чтобы Митю туда положили.
Осенним солнечным утром я везу Митю и Наташу в эту клинику. Наташа, от которой – увы! – несёт перегаром, ругает меня на чём свет стоит. Она говорит, что напрасно я ЭТО ЗАТЕЯЛА, что Митя здоров, что он обязательно продолжит работать, вернётся к жене, у них родится другой ребёнок, и они все вместе уедут в Америку. Там он будет на месте, потому что Митя профессиональный и очень талантливый дипломат…
Я молча слушаю этот бред и понимаю, что, не случись с Митей этой беды, всё вполне могло бы именно так и произойти в его жизни, что Наташа сейчас перечисляет то, что с ним не состоялось. При этом смотрит с ненавистью и злостью на меня, как будто это я виновата во всех бедах, как будто я ввергла Митю в его несчастья…
А Митя сидит на заднем сиденье такси, молча и безучастно, сжавшись в комок. И жалко его до слёз…
Когда на другой день, нажарив котлет, сварив бульон и морс, я поехала через всю Москву, чтобы навестить Митю в клинике, выяснилось, что его там уже нет, что он переведён в Боткинскую («В какое отделение – не можем сказать!..»). Я рванула в Боткинскую больницу, на противоположный конец Москвы, там с трудом выяснила, что Митя в инфекционном отделении. А в инфекционном мне сказали, что пустить туда меня не могут. Я разыскала врача, стала расспрашивать его, в чём дело, что с Митей. Но тот молчал как партизан, а потом ответил, что пустить меня к Мите не может, а врачебную тайну открыть имеет право только близким родственникам. «Я – крёстная!» – закричала я уже в отчаянии. И меня пустили. И всё рассказали…
Митя лежал в огромной палате один. В палате было очень холодно, и на нём был свитер, который я подарила ему на день рождения. Он очень обрадовался моему приходу. Начал есть котлеты, пить бульон из термоса…
И в этот момент в палату вошла медсестра: «Дмитрий! К вам пришёл молодой человек. Он стоит под окном». Митя изменился в лице и быстрым взглядом посмотрел на меня. Я подошла к окну. И всё поняла. Это был «гонец», которому Митя сообщил о своём местонахождении. Митя ждал «дозу». И я поняла, что все мои метания в желании помочь – нелепы. Ему уже ничем не поможешь…
Митина судьба закончилась трагически. Во-первых, в Боткинской в инфекционном отделении он оказался, потому что у него обнаружился СПИД. Во-вторых, он и не думал завязывать с наркотиками…
Он вышел из больницы. И вскоре умер. Наташа рассказывала всем, что его убили. Это, конечно, не так. Если и «убили», то только наркотики. Он просто вернулся в старую компанию. Изменить что-то в таких обстоятельствах можно только в том случае, если человек хочет этого сам. В Митиной жизни можно было бы что-то ещё исправить, если бы он сам этого хотел, если бы избавился от своего окружения, сменил место жительства, если бы и сама Наташа, в конце концов, покончила со своим образом жизни…
А она пила. И многие думали, что это связано со смертью Мити, любимого сына. Но это, к сожалению, началось намного раньше. А потому – причина и следствие меняются местами…
Может быть, с Митей и не случилось бы беды, если бы в доме была другая атмосфера. И становится понятно, почему Митя захотел тогда жить не с матерью, а с отцом, хоть и не родным…
Я была на Митиных похоронах. Видела Олега, его родного отца, от которого Наташа с грудным ребёнком ушла к Егорову. Олег оказался милым, славным, интеллигентным человеком, очень бережно относящимся к Наташе, очень горько переживающим Митин уход… Наташа и сама мне когда-то говорила, что самая большая её вина в жизни – то, что она бросила хорошего, доброго, любящего человека – Олега. Иногда она считала, что Господь её наказывает за это. Как знать…
Я помогала Наташе деньгами – и на похороны, и на поминки, и на памятник. Помогала и самой Наташе: она постоянно звонила и говорила всегда одну и ту же фразу: у неё нет денег даже на хлеб. Я относила ей деньги и продукты, понимая, как ей сейчас тяжело, тем более что вскоре после похорон Мити умер и её муж Гена. Обычно мы встречались с ней у храма Большого Вознесения. Я видела, что она опускается, но чем тут я могла помочь?! Наташа считала,
