А вот с Дедом Морозом повезло не очень – он оказался… сильно пьющим: прямо как в банальных анекдотах типа «заболел ваш дедушка…». Пока мы репетировали – а репетировали мы и в Москонцерте, и дома у артиста, – всё было ничего: простенький текст выучился быстро, относились мы друг к другу тепло.

Но начались ёлки – начались проблемы: то «дедушка» не в силах был выйти на призыв Снегурочки: «Ребята! А давайте вместе позовём Дедушку Мороза!..» И все вместе: «Дедушка Мороз!»… А дедушка не выходит. И мне приходилось одной проводить представление.

Я выкручивалась, что-нибудь придумывая на ходу – вроде того, что на Северном полюсе, откуда он якобы движется, «началась снежная буря». И подарки я раздавала тоже одна. Но все оставались довольны – и дети, и родители. А иногда «дедушка» вообще не приезжал…

Да, я же не рассказала, что мой «Дедушка Мороз» был профессиональным артистом, и не просто артистом – актёром Вахтанговского театра Александром Лазаревым.

Нет, он никакого отношения к знаменитым Лазаревым – ни к Александру, ни к Евгению – не имел. Этот Лазарев был высокий, худой, как часто бывают худыми сильно пьющие люди, неопределённого возраста – что тоже является признаком пагубного пристрастия, но интеллигентный, рассудительный. Дома его всегда терпеливо ждала любящая жена, которая, видимо, «блюла» его, как могла.

В театре, по-моему, он уже был больше артистом «миманса», «на выходах» (он позже приглашал меня на спектакль, где выходил в крошечной роли, которой очень гордился). При этом он не был, как это часто бывает в таких случаях, обижен на всех и вся, на несправедливость судьбы. Он понимал, что во всём виноват сам. А свой театр он не просто очень любил и ценил – он его боготворил. Ну, вот так сложилось!..

Вне дома, вне театра, когда рядом не было жены, он, что называется, «отрывался»… Удивительно, но я, пятнадцатилетняя девчонка, на него не сердилась – я понимала всю трагичность ситуации и жалела его, понимала, что он болен и что вряд ли сумеет вылечиться. Хотя мне со своими «сольными» ёлками приходилось непросто.

Иногда выдавались, правда, «счастливые дни», когда артист был относительно трезв, и мы проводили представление на самом высоком уровне, прямо-таки вдохновенно. И в такие дни «дядя Саша» (так он просил меня называть его) «разбирал» нашу игру, делал замечания, давал оценки…

И вот однажды, когда «дедушка» – Лазарев – был трезв, мы с ним разговорились, и я поняла, что он не только тепло относится ко мне в благодарность за «понимание», но и внимательно наблюдает за мной всё это время. Он сказал буквально следующее: что считает, что я очень способная и органичная и что, при всей моей горячей любви к цирку, я должна, с его точки зрения, стать драматической актрисой. «Помяни моё слово, ты ещё будешь играть на сцене театра Вахтангова!» – вот дословно сказанное им. Я, конечно, отнекивалась, утверждала, что из цирка никогда и никуда не уйду. А потом благополучно забыла об этом разговоре. И вспомнила только тогда, когда вышла на знаменитую вахтанговскую сцену в главной роли в спектакле «Золушка».

«Золушка» и «Снегурочка»

Со второго курса, а то и с первого, студентов-щукинцев начинают занимать в спектаклях театра Вахтангова – в маленьких ролях, в массовке, – чтобы они могли пропитаться духом сцены, чтобы почувствовали себя частью коллектива, семьи, чтобы учились «слышать» зал, чтобы начинали чувствовать себя артистами.

Вот и нас стали занимать в спектаклях: ребят наших в массовках военных и революционных постановок, а девчонок – в балетных сценах спектакля «Мещанин во дворянстве» по пьесе Мольера, где главную роль играл Владимир Абрамович Этуш, и в ролях рабынь в «Принцессе Турандот», самом знаменитом вахтанговском спектакле. Причём это были не просто вводы – с нами репетировали, на нас шили костюмы и ставили танцы – всё по-настоящему. И мы трепетно относились к своим выходам. Приходили в театр задолго до начала спектакля. Гримировались. Погружались в атмосферу радостного сотворчества…

Но в начале третьего курса меня пригласили в театр сыграть Золушку в спектакле «Золушка» по пьесе Шварца в постановке режиссёра Светланы Джимбиновой. Заболела Катя Райкина, много лет замечательно игравшая роль Золушки. И нужно было найти ей замену. Выбор пал на меня. Это был неожиданный подарок судьбы, и это было первое настоящее испытание моей актёрской состоятельности.

Не знаю, только догадываюсь, как к этому решению отнеслись актрисы театра – ведь среди них было много молодых, которые смогли бы Золушку и хорошо сыграть, и были в материале. Но тогда мне это и в голову не приходило! Пригласили – какое счастье! Я не почувствовала нервного напряжения, репетируя роль, играя её. Ко мне относились по-доброму и с творческим вниманием. Все без исключения.

А в спектакле были заняты многие вахтанговцы – и знаменитый Осенев, и Лариса Пашкова, и Виктор Зозулин, и Володя Коваль (муж Кати Райкиной), который играл Принца. Не было в театре Вахтангова зловещего «закулисья», с которым я потом соприкоснулась в других театрах. А может быть, я его не увидела и не почувствовала, потому что все вокруг были доброжелательны и стремились мне помочь.

Сыграв Золушку, я поняла, что такое огромная сцена и большой зрительный зал – где и в последних рядах, и на галёрке должны услышать мой не самый сильный голос. Но – за плечами было уже два с лишним года занятий по сценической речи и по вокалу, поэтому особых проблем не возникло. И пела, и танцевала, и окунулась в прекрасный мир сказки Шварца – нежный, светлый и лиричный. И почувствовала, что такое реакция зрителей и вкус аплодисментов…

Мой выход на большую сцену, конечно, очень много дал мне в профессиональном отношении. А позже я поняла, что выбор на меня пал не случайно – роль Золушки, как ни странно, стала проверкой моих возможностей перед началом работы над спектаклем по пьесе Островского «Снегурочка» (где я получила заглавную роль), который должен был ставить главный режиссёр театра им. Вахтангова – Евгений Рубенович Симонов.

Когда я увидела распределение ролей, я поняла, что имел в виду Юрий Васильевич в нашем «серьёзном разговоре». И это был ещё один щедрый подарок моей актёрской судьбы. И не только актёрской…

Читаю сейчас замечательную книгу Коли Караченцова «Я не ушёл», где в одной из глав он взахлёб рассказывает об отдыхе в Щелыкове. О том «зачарованном лесе», который вводил в действие своей пьесы Островский, когда писал «Снегурочку». О тех полянах и опушках, где могли жить и