И вдруг недалеко от знаменитого «Зоомагазина» (тогда он был по-настоящему «Зоомагазином», а не сегодняшним закутком, от которого больший кусок отхватил ненасытный банк – тогда там были отдельные залы по разделам «Рыбы», «Птицы», «Млекопитающие», «Корма»), мы видим впереди нас идущих двух старушек. Им, наверное, лет по девяносто. Они каким-то чудом оказались в двадцатом веке. На них чистенькая, но совершенно «доисторическая» одежда по моде – не знаю, какого года (отец мой в таких случаях говорил «девятьсот мохнатого»), на голове одной – парусиновая панамка, на другой – кокетливая соломенная шляпка со скоплением тряпичных цветочков и ярких глиняных мини-фруктов на полях. Они между собой щебечут дребезжащими старушечьими голосками. Но главное – ощущение того, что им совершенно замечательно вместе, просто полная гармония, просто счастье какое-то…
Мы, корыстные студентки, подтянулись к ним поближе, чтобы услышать, о чём же они так самозабвенно «щебечут»…
Старушки остановились у витрины, где в аквариуме плавали комнатные рыбки. «Смотри! Архивариус!» – восторженно сказала одна. «Давай купим!» – откликнулась другая. «А сколько стоит? Ой, нет, дорого…» – это опять вступила первая. «Ты только посмотри, какая традесканция!» – воскликнула вторая старушка. «Красивая!.. Ой, тоже дорогая…» – эхом отозвалась её подружка…
Они ещё немножко полюбовались на «архивариуса» и «традесканцию» в аквариуме и неспешно ушли, нисколько не расстроенные тем, что «дорого»… Они соблюли свой ритуал, и завтра, наверное, опять пойдут гулять тем же маршрутом. И так до конца дней. Им хорошо, потому что они ВДВОЁМ, и им не одиноко.
Конечно, мы с Марусенькой понеслись в училище и тут же показали своё «наблюдение», и Юрий Васильевич очень нас похвалил и внёс это наблюдение в экзамен по мастерству. Это, конечно, прекрасно, но главное – не в этом.
В тот момент, когда мы наблюдали за старушками, я вдруг поделилась с Тамарой своим открытием. Я сказала: «Марусенька! А ведь это – мы. Через много-много лет мы будем так же идти по Арбату, так же остановимся у „Зоомагазина“ и будем любоваться рыбками…»
Я оказалась провидицей. Не в буквальном смысле – по Арбату, – но мы с Марусенькой идём по жизни и уже большую часть жизни прошли. И нам хорошо вместе. Мы близкие и родные люди. И мы часто вспоминаем этих медленно идущих по Арбату старушек…
Нет, мы не всю жизнь прошли рука об руку, были периоды, когда мы подолгу не виделись, потому что в биографии каждой из нас бывали такие события, когда было «ни до кого», никого не хотелось видеть – дай Бог самой разобраться в происходящем…
О себе я постепенно расскажу. Но сейчас речь о Тамаре. Прежде чем окрепнуть духовно, она прошла через страшные испытания…
Марусенька моя внутри себя чувствовала абсолютно лирической героиней – недаром я упомянула Наташу Ростову в её «экзерсисе» про «чай с коржиком». Но внешне в ней столько было комедийного, «чаплиновского», что это, против её желания, толкало её в объятия характерных и острохарактерных ролей…
Ну не нашлось для неё Феллини, который сумел совместить в Джульетте Мазине – и гротеск, и лиричность, и трагедийность, и комедийность!..
Да мало ли кого для кого не нашлось! Сложилось так, как сложилось.
Марусеньку взяли в театр, который был в ту пору очень сильным творческим коллективом – московский Театр юного зрителя. В театре этом играли когда-то и Инна Чурикова, и Ролан Быков, и блистательная Лилия Князева, и Игорь Старыгин, и Оля Остроумова, и Володя Качан – не перечислить замечательных актёров, чьё присутствие в труппе в любом театре почли бы за честь. Спектакль ТЮЗа «Мой брат играет на кларнете» – гремел на всю Москву. В этом театре впервые был поставлен мюзикл Максима Дунаевского «Три мушкетёра», где Володя Качан был блестящим д'Артаньяном, – а прогремевший значительно позже фильм Хилькевича был просто перенесением на экран спектакля, правда, с другими исполнителями (мне лично больше по душе спектакль, но фильм принёс его создателям всенародную славу!).
К чему это я? Да к тому, что у многих название и назначение театра вызывает сразу ассоциации – детский театр: курочки, зайчики, грибочки… старушки-«травести» с забинтованной грудью, по сорок лет играющие мальчиков и девочек…
Хотя не без этого. Конечно, и «мышек», и «птичек», и «грибочков» в Марусином репертуаре не могло не быть. Но она сыграла там – и замечательно – Лауру в «Стеклянном зверинце». У неё были и другие удачные работы на сцене театра, которым руководил тогда Павел Хомский. Театр юного зрителя выезжал за границу – и Маруся ездила…
В этом же театре Марусенька нашла свою любовь. Мальчик Тёма был немножко моложе её, но так как Томочка и сейчас-то – ребёнок, то тогда разницы было вообще незаметно. И мама мальчика Томочку приняла в семью. И потом, когда умер Тёмин отец, Тамарочка поддерживала свекровь…
А потом всё стало рушиться. Заболел раком лёгких и умер папа Тамары. Видимо, заразившись во время ухода за мужем, заболела и вскоре ушла за ним мамочка Валя. Владик, любящий сын, начал пить от потрясения и погиб, упав на рельсы в метро. Томочка, беременная от мальчика Тёмы, потеряла их ребёнка. А сам Тёма, отслужив в армии, вернулся и сообщил, что женится… не на Тамаре…
И всё это происходит практически в один год – и смерти, и предательство любимого. И ничем в этой ситуации не поможешь. Никакие слова не подобрать, чтобы можно было поддержать и утешить. А как?! Года два, наверное, когда мы с Марусенькой встречались, она, как заезженная пластинка, твердила одно и то же, мучая окружающих, терзая себя: пересказывала все эти жуткие обстоятельства.
Я очень боялась, что всё совсем плохо кончится. В театре у неё тоже начались проблемы: пришло новое руководство, которому Тамара увиделась «не их человеком». Да и они были для неё совсем далёкими по духу.
А через некоторое время Марусенька приняла решение, которое по плечу только очень сильному человеку – и я поняла, что ошибалась, считая подругу слабой. Томочка ушла из театра, начала воцерковляться, стала работать, сначала помогая немощным старушкам, потом с детьми в воскресной школе…
Когда она смогла наконец общаться, встречаться с близкими ей людьми, это была уже совсем другая Тамара. Она помогла прийти к настоящей вере моей мамочке, которая до смерти отца относилась к этому скептически. Но после того, как Томочка пожила с ней на даче, на столе у мамы появились иконки, она стала мягче и
