Мы в курсе всех событий, которые происходят в нашей жизни. И когда я улетаю куда-нибудь, или если отправляется на гастроли Саня, мой младший сын, или улетает внук Женя, или происходят какие-то события у старшего, Василия, – я звоню Марусеньке, и мы с ней молимся. По отдельности, но – вместе.
Материнская молитва, несомненно, самая сильная, но если за ребят молится ещё и отец Сергий, и глубоко верующая Томочка – так, конечно, надёжнее!..
Володя Тихонов
Я возвращаюсь к «Снегурочке». Пожалуй, из всех главных исполнителей в этом спектакле я не назвала одного из самых главных – Володю Тихонова в роли Мизгиря. Того, кто, увидев Снегурочку, так по-сумасшедшему влюбляется в неё, что бросает свою возлюбленную Купаву, преследует Снегурочку, добиваясь её любви, а когда она тает от горячего чувства, он, не в силах без неё жить, бросается с обрыва и гибнет.
Вот такая роль досталась Володе Тихонову – моему сокурснику и сыну «того самого Тихонова».
Эту главу мне будет писать непросто. Хочется быть объективной. Но, конечно, сделать это трудно, когда ты внутри обстоятельств, в которых и любовь, и обида, и вина, и страдания, и боль утраты. Умолчать об этом тоже невозможно: нашему сыну Василию уже сорок шесть лет. А Володе, когда он ушёл из жизни, было всего сорок. И трагичность его судьбы неразрывно переплетена с моей судьбой…
Он увидел меня на премьере «Кавказской пленницы» в Доме кино, куда пришёл с отцом, Вячеславом Васильевичем. И, как потом Володя мне рассказывал, сразу влюбился: трудно сказать – в меня, или в героиню фильма, или в то, что он себе сочинил, но это было очень сильное чувство юноши, которому только исполнилось семнадцать…
А познакомились мы с ним уже в Щукинском училище, где оказались на одном курсе. Я была в это время ещё замужем за Колей Бурляевым…
Сейчас, когда я пытаюсь анализировать, что происходило со мной ТОГДА, я понимаю, что, вероятно, главной ошибкой (а может, просто свойством натуры!) было то, что я ждала и жаждала такой любви, которая бы ВСЕГДА ярко горела, грела, жгла. А в жизни так не бывает. Но я к этому была не готова. Я верила в то, что БЫВАЕТ! Привычка – в глазах, в словах, в поступках – вот то, чего я всегда боялась, от чего бежала, от чего спасалась. И потому не могла не потерпеть крах. Терпения и смирения – вот чего мне всегда не хватало!..
Потускневшие за два года наши взаимоотношения с Колей резко контрастировали с совершенно безумной любовью Лёни Филатова. А нежность, исчезнувшая из Колиного взгляда, – с постоянно ищущими меня глазами Вовы Тихонова.
Вообще, когда мы все только знакомились, я приняла за сына Тихонова другого своего сокурсника, Юру Крюкова, который стал потом самым близким другом Володи – Юра был как-то побойчее. Сам же Володя был молчалив, застенчив, даже закомплексован. То, что он был не уверен в своих способностях, объяснимо: при таких знаменитых родителях приходится убеждать окружающих, что на тебе не «отдыхает природа» – это проблема всех «актёрских» детей. (Почему-то подобных вопросов не возникает, если это династия врачей!) Удивительным было другое: невероятно красивый, замечательно сложённый, обладающий редчайшим качеством – чувством юмора, причём юмора тонкого и точного, бархатным тембром голоса, – ничего этого Володя не видел и не чувствовал: ему в себе всё не нравилось. Кто его убедил в этом? Почему? Здесь явно не хватало поддержки близких и их веры в него.
Как это важно – когда в тебя верят родители, педагоги! Тогда и дети начинают утверждаться в своих способностях и возможностях. Я хорошо запомнила, как моя соседка по Суворовскому бульвару, незабвенная Любовь Моисеевна Миттельман, сказала однажды: «Наташа! А вы знаете, почему среди еврейских детей так много талантливых? Да потому что еврейская мама, когда её ребёнок пиликает на скрипочке или, например, намалюет картинку, скажет: „Йосик! Ты у меня самый лучший, самый талантливый!“, а русская мама будет своё дитя ругать и говорить: „Кто так играет?! Что ты намалевал?! Какой же ты у меня криворукий!“». И хотя Любовь Моисеевна обрисовала картину двумя красками, но… мудрая она была женщина.
Нонна Викторовна Мордюкова, мама Володи, всегда (и даже потом, когда его не стало) говорила: «Лучше бы он пошёл на завод, чем в актёры!» Она совершенно не верила в талант сына. И была не права! Он был талантлив, красив (что в актёрской профессии очень дорого ценится!), обладал ни на кого не похожей индивидуальностью. Вот только, к несчастью, не встретился ему режиссёр, который помог бы ему раскрыться.
И не нашёлся человек, обладающий такой силой, которая смогла бы оторвать его от друзей, постепенно утягивающих его в болото наркомании. А друзья эти, на его беду, вошли в Володину жизнь, как только папа и мама забрали его из Павловского Посада, где он жил у бабушки Валентины и дедушки Василия, родителей Вячеслава Васильевича. Может быть, оттуда у Володи проросло ощущение себя «провинциальным парнем в Москве», хотя Вячеслав Васильевич всегда выглядел на экране так, как будто он был «голубых кровей».
Да и сами бабушка с дедушкой были посадской интеллигенцией – строгих нравов, но доброжелательные и гостеприимные. Когда мы с Володей гостили у них, бабушка называла меня «наша цыганочка» – видимо, за тёмные волосы и глаза. Она относилась ко мне с любовью и добротой…
Вячеслав Васильевич и Нонна Викторовна привезли 13-летнего Вовку в Москву в свою новую квартиру в Неопалимовском переулке. А примерно через год – разошлись. Нонна Викторовна осталась жить в этой квартире с Володей. А вскоре у неё появился новый, молодой муж – Борис Андроникашвили. Не знаю, был брак официальным или гражданским, но Володя об отчиме вспоминал тепло. Хотя, конечно, он очень переживал расставание родителей. По сути, в детском возрасте у него полностью поменялось всё в жизни – и место жительства, и уклад, и среда обитания, и друзья, и школа. В школах детей известных людей никогда особо не жаловали – непонятно почему: может, считали «блатными», завидовали. Володя рассказывал, что его дразнили «актёркин сын». И, несмотря на высокий рост и внушительное телосложение, – чувствовали его мягкость и беззащитность и частенько поколачивали.
Так и случилось, что его поддержкой и опорой стали Петя Башкатов и Толя Дорога (вообще-то его фамилия была Дорожко, а Дорога – «кликуха»).
