Нас отвезли в отель в Констанце, по пути заехав к консульству, где мои юные папа с мамой зарегистрировали меня, младенца. Сентиментальничать рядом со зданием времени не было – хозяева вечера торопились. А фотографироваться было уже темно…

Через несколько часов мы должны были возвращаться в Бухарест, а через день – вылетать в Москву. И оставалось только идти в номера, упаковывать вещи. Но когда машина с румынами скрылась за поворотом и уже не нужно было темпераментно махать руками вслед, Соловьёв неожиданно повернулся ко мне и сказал: «Наташа! Я очень хочу есть!» Я подумала и совершенно искренне ответила: «Ты знаешь, я тоже…» И мы пошли к ближайшему супермаркету и накупили всяких салатов, нарезок, консервов, хлеба и вина. Самое удивительное, что, придя в отель, мы всё это быстренько съели и выпили. Нетронутыми остались только консервы, которые нам было нечем открыть…

После этого, конечно же, стали звонить в Москву своим родным. Сергей – своей красавице Марьяне, на которой он тогда был женат и всё время о ней с восторгом рассказывал, покупал ей подарки и всякие красивые и дорогие обновки, которые заставлял меня примерять…

А я звонила маме-папе-бабушке-сестре, но главное – моему любимому маленькому сыну Васе!

После общения с близкими мы решили допить подаренное вино, чтобы «не тащить тяжесть», а закусить консервами. Их нам открыл страшно напуганный швейцар, которому Соловьёв сумел с помощью «мимики и жеста» объяснить, что он очень хочет это съесть.

Почему на нас напал такой необъяснимый жор?! Видимо, это была какая-то разрядка после окончания утомительной десятидневной программы. Мы ели-пили-беседовали, а по радио играла «лёгкая румынская музыка», и под эти «танцевальные ритмы» мы вдруг пустились в пляс! Это были какие-то папуасские танцы, причём Соловьёв заливисто хохотал, а я, глядя на него, – просто за живот держалась от хохота. Периодически Сергей выскакивал на балкон и страшно пугал редких прохожих приветствиями: «Хелло, Джейн!» или «Хелло, Билли!». Прохожие испуганно озирались и ускоряли шаг.

Неожиданно Соловьёв выдавил: «Видел бы нас сейчас глава нашей делегации!» И мы просто заплакали от смеха…

Но тут вдруг меня осенило, что на своей родине я даже не подошла к морю, по которому меня сюда привезли, а потом отсюда увезли…

И я стала предлагать Сергею сходить к морю, чтобы «хотя бы руки опустить в море». Почему вдруг «опустить руки»? Потому что в ноябре купаться ночью не очень хотелось? Или это романтический ход мысли после вина, заимствованный из песни: «когда домой придёшь в конце пути, свои ладони в воду опусти…»? Сергей горячо подхватил мою бредовую идею…

Совсем уже обалдевший от нас швейцар показал, в какой стороне море. И мы пошли. Причём вся Констанца была погружена в кромешную тьму – после 23 электричество, в целях экономии, во всей стране отключалось. Свет был только в нашем отеле – от движка. Море мы нашли по плеску волн. И я подошла к кромке и опустила руки в совершенно ледяное море. И даже, «сверх программы», ополоснула лицо. Но когда я исполнила свою мечту (вернее, блажь!) и нужно было возвращаться в отель, мы вдруг с ужасом поняли, что в этой чёрной ночи, в которой нет ни огонька, ни звёзд, ни луны, мы не знаем, в какой стороне отель и как его найти. Мы тупо бродили, замёрзшие, по берегу. Иногда вдруг «что-то смутно белелось в темноте». Мы шли в сторону ориентира и… натыкались на пляжный сортир. И так мы, поддерживая друг друга, чтобы не сломать ноги, ковыляли от одного «белого домика» к другому, до тех пор пока не наткнулись чудесным образом на ступеньки, по которым и покинули заколдованный пляж. А потом нашли дорогу и вернулись в отель, где кипятильником приготовили чай, согрелись и наконец расползлись по номерам…

В Бухаресте мы узнали, что два дня назад открылась ещё и Декада советской книги. В нашей, тогда ещё самой читающей, стране хорошие книги были в дефиците, и мы с Сергеем метнулись в местный Дом книги. И, к своему ужасу, увидели там тысячные толпы, которые стояли в очередях у магазина, ломились в него, выдавливая витрины, и прочие кошмары…

Когда с помощью наших торгпредских работников нас провели какими-то окольными путями внутрь, выяснилось, что самый дефицит ещё в первый день распродан, но всё равно мы накупили много книг по искусству, прекрасные детские книжки с замечательными иллюстрациями, кое-что из зарубежной литературы, классику…

В аэропорт мы вошли, не только волоча тяжёлые чемоданы, но и несли (делая вид, что это легко!) огромные плотные пакеты, заваливаясь от тяжести на один бок, но при этом держа их чуть ли не двумя пальчиками, чтобы не заподозрили «перевес». Сверху в моём пакете торчал парусник. «Что это?» – спросили, кивнув в сторону пакета, изумлённые таможенники. «Сувениры!!!» – не моргнув глазом гордо ответила я и «грациозно» протаранила ношу через границу к самолёту.

«Сувениры!» – с достоинством произнёс Соловьёв и, тоже «легко и непринуждённо», колобком покатился по полю к самолёту. И тут его пакет прорвался, и книги рекой хлынули на лётное поле. Таможенник, увидев это, бросился было за ним, но потом махнул рукой – мол, хрен с вами, ненормальные русские, читайте! И вернулся на место…

Хохоча и чертыхаясь, Соловьёв собрал свои книжки в охапку. Мы еле поднялись по трапу. И, слава Богу, полетели в Москву.

Так закончилось моё второе путешествие в Румынию. Но «бог любит троицу» – надеюсь, оказаться там ещё раз. Чтобы направленно поехать в Констанцу, побродить по городу. И… окунуть руки в море.

Как мы с Черновым спасали всех от аварии

Была такая передача – сначала на радио, а потом на телевидении – «В нашу гавань заходили корабли»…

Как-то гуляли мы с маленьким Саней на Клязьме по лесам-полям (это было в ту пору, когда мне, как депутату, можно было там снять дачу со скидкой), и вдруг на мостике встречаемся с Эдиком Успенским, который, как почтальон Печкин, едет себе на велосипеде. Оказывается, у него дача неподалёку. Обрадовались. Разговорились. Он спрашивает, знаю ли я какие-нибудь «дворовые песни». Я говорю: «Конечно, знаю, и немало. Но ещё у меня есть собственные песни, на свои стихи. Может, это лучше?» – «Нет, – отвечает Эдик, – не лучше: мне нужны дворовые! Мы затеваем новую передачу».

Обмениваемся телефонами. И довольно скоро Эдик звонит и просит приехать на запись передачи. Я в ту пору была легка на подъём. Одеваюсь, наряжаюсь, крашусь (оказывается, напрасно так готовилась – я думала, что передача телевизионная, а она была сначала на радио!). За мной заехал Саша Шевченко, и мы поехали