На самом деле это трагично! Потому что, когда РВУТСЯ РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ, растёт количество несчастных, по сути, одиноких детей-эгоистов, которые заморочены своими выдуманными проблемами и никогда НЕ УСЛЫШАТ одиноких и несчастных стариков, которые жаждут их любви, тепла и уважения…
Или – хотя бы понимания…
Встреча с родиной
Леонид Сергеевич Мосин
Конечно, Родина моя – СССР, Россия. Я прожила здесь всю свою жизнь, и никогда у меня не возникало мысли уехать.
Но в Румынии, в Констанце, мама произвела меня на свет. Я зарегистрирована в Советском консульстве в Констанце. И несмотря на то, что меня в месячном возрасте уже везли на корабле в Советский Союз, в паспорте моём: место рождения – Констанца. И, конечно, я очень хотела побывать там, где родилась. Но как-то всё не складывалось.
И вдруг, когда мне было уже тридцать, я получила приглашение на Декаду советских фильмов в Румынию. Не раздумывая, согласилась.
Итак, через тридцать лет я попала на родину – прилетела с киноделегацией. Делегация у нас была маленькая, но очень славная. Глава – Леонид Сергеевич Мосин, заместитель председателя Госкино, тогда ещё молодой, но уже очень известный, талантливый и чрезвычайно смешливый, кинорежиссёр Сергей Соловьёв, ну и я…
Леонид Сергеевич был удивительным, даже редким начальником – он любил и уважал людей. Он заботился не только о «нуждах кинематографии», но и о кинематографистах, старался, как мог, помочь им. Он умел вникать в проблемы и умел сочувствовать…
Какое-то время спустя (может, через год) после нашей поездки, когда я ушла из театра и находилась на положении «свободного художника», Леонид Сергеевич неожиданно позвонил мне и попросил прийти к нему в Госкино. Я пришла. Мы пили чай в его кабинете. Выяснилось, что он знает о моей ситуации. Я хорохорилась, упрямилась и говорила, что у меня всё нормально. Но Леонид Сергеевич очень строго и резонно возразил. Он сказал мне, что «висеть в воздухе нельзя, если это не цирк», и что «человек должен жить в доме, а у этого дома должна быть крыша». И предложил мне пойти в штат киностудии им. Горького, где меня ждут и с радостью примут. Что в результате я и сделала и за что очень благодарна Мосину по сей день…
Он спешил делать добро не только потому, что, несомненно, был прекрасным, душевным человеком, но и потому, что знал, что тяжело и неизлечимо болен. Но он не подавал виду, и об этом никто из окружающих (видимо, кроме самых близких и родных) даже не подозревал…
Незадолго до смерти он позвонил мне из Кремлёвской больницы и очень тепло поздравил меня с Новым годом. Я заволновалась: под Новый год в больнице?! Спросила, можно ли прийти, чтобы проведать его и поздравить. Но он категорически отказался и сказал тоном, не терпящим возражений: «Вот выйду из больницы, тогда и повидаемся! Обязательно…» Но он не вышел. Через месяц он умер от рака мозга…
Вероятно, когда мы были с ним в Румынии, он уже тяжело болел. Но тогда это и в голову не приходило – настолько Леонид Сергеевич был лёгким в общении, светлым, энергичным. И неутомимым…
Не нужно забывать, что в ту пору кино снималось активно. Поэтому невозможно даже представить, какой могла быть нагрузка у заместителя Председателя Госкино СССР!..
Леонид Сергеевич пробыл с нами всего три дня. Но три дня вместе за границей – это очень много. Три дня, до краёв загруженных фестивальной жизнью: просмотры, пресс-конференции, интервью, экскурсии, визиты, встречи, выступления на сцене, представления фильмов, переезды, возложения венков, рукопожатия, объятия, банкеты, приёмы…
В отель мы попадали за полночь. Мы с Соловьёвым валились с ног, потому что вставали очень рано, а неугомонный Мосин зазывал нас к себе в номер, доставал из холодильника холодную водку, закуску, включал «на всякий случай» радио, и мы часами сидели, беседуя на все темы. Он гениально рассказывал анекдоты – мы с Сергеем хохотали, забыв об усталости. Он читал свои стихи. Да! Леонид Сергеевич писал замечательные стихи и прекрасно их декламировал. Как жаль, что я не могу воспроизвести ни одного по памяти – забылось. Если бы знать, что это наши первые и последние общие посиделки!..
Мы очень подружились за это короткое время – так и за годы общения не сходятся. Не так уж часто встречаешь людей «одной группы крови»! Леонид Сергеевич был и головой, и душой, и сердцем нашей маленькой компании. И когда через три дня он улетел по своим государственным делам в Москву, а мы с Соловьёвым двинулись дальше по Румынии, мы сразу поняли, что Мосин был среди нас самый молодой, умный и живой, а мы – ленивые и старые…
В остальные фестивальные румынские города мы продвигались на машине. 400–500 километров при напряжённом графике были очень утомительны, хотя машины нам выделяли самые комфортабельные. При желании можно было расслабиться, но вот этого-то я и не умею сейчас и не умела тогда. Я сплю только в горизонтальном положении. Поэтому обычно я всю дорогу сидела с напряжённой спиной, как филин, хлопая усталыми глазами и следя за дорогой. А Соловьёв садился рядом с шофёром, и не успевала машина тронуться с места, как он, к моей чёрной зависти, ронял голову набок и самозабвенно всхрапывал – переливисто, с подсвистываниями и подхрюкиваниями, заглушая «лёгкую румынскую музыку», льющуюся из приёмника.
Нас сопровождала переводчица Нина, из «бывших русских». Она изумлённо смотрела на странную делегацию: она (я!) – как филин на сосне, а он – по первому движению «пускает слюну на грудь» (это выражение самого Соловьёва!)…
Так мы добрались до Мамайи – курорта в километре от порта Констанца. Я, конечно, мечтала сразу махнуть «на родину», но в Мамайе у нас был целый ряд мероприятий.
У меня была фишка: я всегда готовила речь на языке страны (даже на суахили!), и это приводило зрителей в восторг. В Румынии я выступила на румынском языке. Но так как я сразу сказала, что это моя родина, все решили, что язык я знаю с рождения, и мой лингвистический подвиг не произвёл должного впечатления…
Закончилось всё роскошным обедом на берегу моря, плавно перетёкшим в ужин. Мы наелись и напились невыносимо. В память о моём посещении родины румыны подарили мне великолепный огромный макет парусника. А ещё нам с Сергеем дали по красивой бутылке какого-то ценного румынского вина, сказав мне при этом,
