Экспоненциальный рост, подумала Сински, вспоминая графики Зобриста, иллюстрирующие стремительное увеличение населения Земли. Зобрист использовал экспоненциальный рост вирусов для противодействия экспоненциальному росту населения.

Теперь главным, что следовало выяснить в первую очередь, было следующее: что этот вирус делает с человеком? Другими словами – как он атакует организм носителя?

Вирус Эбола ослабляет способность крови к свертыванию, что приводит к внутренним и внешним кровотечениям, которые невозможно остановить. Хантавирус поражает легкие. Целое семейство вирусов под общим названием «онковирусы» вызывают рак. А вирус иммунодефицита человека вызывает СПИД. В медицинском сообществе ни для кого не секрет, что если бы ВИЧ распространялся воздушным путем, то он мог бы оказаться фатальным для всего человечества.

Итак, что же поражает вирус Зобриста?

В любом случае его действие проявляется не сразу… ни из одной больницы в округе не поступало сведений о пациентах с необычными симптомами.

Желая поскорее узнать результаты анализа, Сински поспешила в лабораторию. Около лестницы она увидела Брюдера – тот нашел место, где телефон принимал слабый сигнал, и с кем-то разговаривал, понизив голос.

Она подошла как раз в тот момент, когда он заканчивал разговор.

– Хорошо, я все понял, – произнес он, и на его лице отразились одновременно изумление и ужас. – И я еще раз подчеркиваю – строжайшая секретность! Кроме тебя об этом не должен знать никто! Позвони, как только появятся новости. Спасибо. – С этими словами он нажал отбой.

– Что происходит? – спросила Сински.

Брюдер медленно выдохнул.

– Я только что разговаривал со старым приятелем. Он – ведущий вирусолог Центра по контролю и профилактике заболеваний в Атланте.

– Вы связались с ЦКПЗ без моей команды? – возмутилась Сински.

– Я посчитал это целесообразным, – ответил Брюдер. – Мой знакомый умеет держать язык за зубами, а нам понадобится намного больше данных, чем мы можем получить в этой временной лаборатории.

Сински бросила взгляд на маленькую команду СНР. Ее члены брали пробы воды и тут же исследовали их на портативных приборах. Брюдер был прав.

– Мой приятель в ЦКПЗ, – продолжил Брюдер, – работает в отлично оснащенной микробиологической лаборатории, и он подтвердил существование чрезвычайно заразного и ранее неизвестного вируса.

– Погодите! – перебила его Сински. – А как же вы так быстро переправили туда образец?

– Я ничего не переправлял, – мрачно ответил Брюдер. – Он взял на анализ свою собственную кровь.

Сински сразу поняла, что это значит.

Вирус уже разлетелся по всей планете.

Лэнгдон медленно шагал, ничего не замечая вокруг, будто очутился в каком-то ночном кошмаре и никак не мог проснуться. Что может быть страшнее чумы?

Не говоря больше ни слова, Сиенна выбралась из катера и, жестом пригласив Лэнгдона следовать за собой, направилась по безлюдной, покрытой гравием дорожке в сторону от пристани и скопления людей.

Хотя она больше не плакала, Лэнгдон чувствовал, что нервы у нее напряжены до предела. Вдали слышался вой сирен, но она этого, похоже, даже не замечала. Она смотрела себе под ноги невидящим взглядом, будто мерный скрип гравия под ногами ввел ее в транс.

Они вошли в маленький парк, и Сиенна направилась к участку, где деревья росли особенно густо и рядом никого не было. Там они сели на скамейку, с которой был виден залив. На другой его стороне светилась древняя Галатская башня – холмистый берег у ее подножия заполняли тихие жилые кварталы. Отсюда мир казался удивительно спокойным и безмятежным – прямой противоположностью тому, подумал Лэнгдон, что творилось сейчас в водохранилище. Он не сомневался, Сински и команда СНР уже в курсе, что оказались на месте слишком поздно, чтобы остановить чуму.

Сиенна сидела рядом и тоже смотрела на море.

– У меня мало времени, Роберт, – сказала она. – Власти в конце концов узнают, где меня искать. Но я должна успеть рассказать вам правду… всю без утайки.

Лэнгдон молча кивнул. Сиенна вытерла глаза и повернулась, чтобы видеть его лицо.

– Бертран Зобрист… – начала она, – был моей первой любовью. И стал моим наставником.

– Мне уже рассказали об этом, Сиенна, – сказал Лэнгдон.

Она изумленно на него посмотрела, но продолжила говорить, будто боялась сбиться:

– Я встретила его в том возрасте, когда люди особенно восприимчивы и чувствительны, и его идеи и сила интеллекта стали для меня настоящим потрясением. Бертран, как и я, верил, что наш вид находится на грани вымирания… что нас ждет ужасный конец, который на самом деле гораздо ближе, чем кто-либо осмеливается признать.

Лэнгдон промолчал.

– Все детство, – продолжила Сиенна, – я мечтала спасти мир. А все вокруг говорили: «Ты не можешь спасти мир, так что не стоит ради этого приносить в жертву свое счастье». – Она помолчала, стараясь не расплакаться. – А потом я встретила Бертрана – красивого, умного человека, который сказал мне, что мир не только можно спасти… но что его спасение – моральный долг каждого. Он познакомил меня со своими единомышленниками – людьми поразительных способностей и ума… людьми, которые могут изменить будущее. Впервые в жизни я перестала чувствовать себя одинокой, Роберт.

Ощутив боль в ее словах, Лэнгдон понимающе улыбнулся.

– Мне в жизни пришлось столкнуться с ужасными событиями, – голос Сиенны звучал прерывисто. – И оставить их в прошлом мне никак не удавалось… – Она отвела взгляд и провела рукой по бритой голове. Потом, собравшись с силами, продолжила: – Может, поэтому единственное, что меня поддерживает, – это вера в нашу способность стать лучше… и предотвратить надвигающуюся катастрофу.

– И Бертран тоже в это верил? – спросил Лэнгдон.

– Всей душой. Его вера в человечество была безграничной. Он был трансгуманистом и считал, что мы стоим на пороге новой эры – эры истинного преображения. Он обладал даром футуролога, способностью видеть то, что мало кому может в принципе прийти в голову. Он осознавал поразительные возможности генетики и верил, что через несколько поколений человечество станет абсолютно другим биологическим видом – генетика сделает нас здоровее, умнее, сильнее и даже сострадательнее. – Она помолчала. – Но была одна проблема. Он не думал, что у человечества будет время реализовать такую возможность.

– Из-за перенаселения… – предположил Лэнгдон.

Она кивнула.

– Мальтузианский кризис. Бертран часто говорил мне, что чувствует себя святым Георгием, сражающимся с подземным чудовищем.

Лэнгдон не понял, что она имеет в виду.

– С Медузой?

– Метафорически да. Медуза и весь пантеон хтонических божеств живут под землей, потому что они напрямую связаны с Матерью Землей. Хтонические существа всегда являлись символами…

– Фертильности, – закончил фразу Лэнгдон, удивляясь, как ему самому это раньше не приходило в голову. Плодородие. Население.

– Да, фертильности, – подтвердила Сиенна. – Бертран использовал термин «хтоническое чудовище» для обозначения зловещей угрозы нашей собственной плодовитости. Он считал переизбыток потомства появившимся на горизонте чудовищем… которое необходимо срочно укротить, иначе оно нас просто пожрет.

Мы становимся заложниками своей способности к размножению, сообразил Лэнгдон. Она и есть хтонический зверь.

– И Бертран решил бросить вызов этому монстру… но как?

– Пожалуйста, постарайтесь понять, – просительно заговорила Сиенна, – что эти проблемы далеко не просты. Отбор – всегда неблагодарное занятие. Человек,