– Очень приятно! – вежливо ответил недоумевающий Рощин. – Чем могу быть полезен?

– Видел ваш полет, капитан! – тут же выпалил византиец. – Вы ас, сударь, пилот высшей пробы!

– Не я, – усмехнулся Рощин. – Я этому ремеслу не обучен.

– Постойте! – опешил византиец. – Как же так?! Мне на вас указал наш посол.

– На меня? – удивился полковник.

– На вас, – подтвердил дука. – Сказал, капитан первого ранга Браге.

– Полковник Рощин, – представился Рощин с улыбкой. – А Браге – капитан и кавалер – моя спутница.

– Вы?! – опешил византиец, обращая взгляд на Лизу.

– Ну, извините, если чем обидела! – улыбнулась она.

– Вы истребитель? – продолжал недоумевать офицер.

– Была, – вздохнула Лиза. – Теперь командую тяжелыми кораблями.

– Но кто тогда пилотировал в Роттердаме коч-спарку три дня назад?

– Я, – признала Лиза. – Но это был учебный полет на гражданской модели.

– Вы?! – византиец оказался невероятно эмоциональным и, пожалуй, даже склонным к ажитации, что в общем-то не странно, учитывая историю новоромейского этноса. Греки и южные славяне в основном, хотя славян пропорционально явно больше. Не обошлось, однако, и без людей востока: тюрков-сельджуков, армян, евреев, арабов и бог знает кого еще. И у всех, заметьте, горячий темперамент и эмоции бьют через край.

– Вы?! – вскричал византиец. – Бог мой, капитан! Вы просто чудо! Какой иммельман! А поворот на горке! – Глаза его сияли воодушевлением, речь лилась свободно и легко, как вода из кувшина. – Такого идеального ранверсмана я давно не видел! Сам я, правда, по мнению знатоков, тоже неплохо кручу фигуры высшего пилотажа, но вы! Вы… У вас, капитан, изощренная техника и невероятное чувство пространства! Какие виражи под большими углами крена! Какая, черт меня подери, мертвая петля! А штопор? Штопор! Ваш штопор, капитан, просто чудо что за штопор!

И так десять минут подряд. Сплошные суперлативы, восклицания – охи и ахи – и настолько активная жестикуляция, что младшего дуку наверняка поняли бы даже глухонемые. Однако это было хотя бы любопытно. Остальное – рутина: вежливые поклоны, холодноватые улыбки, вялые прикосновения мужских губ к Лизиным пальцам, и никакого намека на то, зачем ее сюда пригласили. Кто? Для чего? Почему?

«Вот бы знать! Или и знать нечего? Может быть, я просто модный бренд?»

Между тем бал продолжался, и, опрокинув очередной стаканчик можжевеловой водки, Лиза поддалась уговорам Рощина и покружилась с ним в вальсе. Получилось так себе, но полковнику, похоже, понравилось. Впрочем, Лиза не обольщалась, Рощину только дай за нее подержаться – пусть и так, как это принято в вальсе, – и он признает ее лучшей партнершей в зале.

«А может, и в самом деле, дать ему… подержаться? – подумала она мимолетно, обмениваясь очередной порцией любезностей с живущими «на чужбине» земляками. – Немного… И ему в радость, и мне… не повредит!»

– Елена Семеновна Астафьева, – представилась одна из дам «себерской диаспоры», – супруга боярина Антона Афанасьевича Астафьева.

«Ох ты ж!»

Астафьев был политическим эмигрантом, и не абы как, а по полной программе. Он стоял во главе монархического путча двадцать третьего года, затем был судим – уже «когда смолкла стрельба» – и заочно приговорен к повешенью. Про его жену Лиза ничего вспомнить не смогла, но, вполне возможно, ничего о ней и не знала. Судя по возрасту, Елена Семеновна вышла замуж за боярина достаточно давно, чтобы после подавления путча удариться в бега вместе с ним.

«Любопытный персонаж!»

– А что же боярин? – спросила она вслух.

– Прихворнул, – вежливо улыбнулась госпожа Астафьева.

– Господин полковник, – обратилась она к Рощину все с той же «доброй» улыбкой, блуждающей на полных, не успевших поблекнуть губах, – если позволите, я умыкну вашу даму на пару минут.

– У нас демократия, – холодно ответил Рощин, которому знакомство с Астафьевой было ни к чему. – Полагаю, Елизавета Аркадиевна вольна решить этот вопрос самостоятельно.

«Ну, сама так сама. Спасибо, что напомнил, – согласилась Лиза, которую приглашение Елены Семеновны не на шутку заинтриговало. – Но, с другой стороны, Астафьевы политические эмигранты, враги народа, можно сказать, а я себерский офицер!»

«Впрочем, уже нет, – напомнила она себе. – Отставной козы барабанщик, и мне с эмигрантами болтать не заказано! С кем хочу, с тем и говорю! Что хочу, то и ворочу!»

– Встретимся у бара, – улыбнулась она Рощину. – Не возражаете, полковник?

– Договорились, – кивнул он. – Буду вас ждать! Смотрите, не задерживайтесь!

– Так что у вас за дело ко мне? – обернулась Лиза к боярыне Астафьевой, как только Рощин оставил их наедине.

– Не у меня… – Астафьева взяла ее под руку и провела в боковую комнату, где по случаю не было ни одной живой души. Вернее, одна была: приятной наружности молодой мужчина в мундире английского адмирала.

«Серьезно?! – удивилась Лиза, никак не ожидавшая такого поворота. – Только не говорите мне, что это…»

– Позвольте представить вам, баронесса! – с некоторой иронией улыбнулась Астафьева, прерывая на полуслове суматошный бег Лизиных мыслей. – Адмирал виконт Дэвид Уинчестер.

– А вы, адмирал, оказывается, вполне себе гуд лукинг[11], – холодно констатировала Лиза, не отказав себе в удовольствии пройтись по фигуре адмирала недвусмысленным, оценивающим взглядом. – Никогда бы не подумала!

– Я, баронесса, – ничуть не смутившись, ответил англичанин, – напротив, слышал о вас много лестных слов от профессора Паганеля. Он говорил, что вы интересная женщина и, пожалуй, ввел меня в некоторое заблуждение. Это не совсем подходящее определение, в том смысле, что оно принижает ваши достоинства.

«Вот же шельма!»

– Спасибо за комплимент! – сказала она вслух. – Итак?

– Я предлагаю прекратить военные действия!

– В каком смысле? – высокомерно подняла бровь Лиза.

– Вы прекращаете вендетту, – объяснил адмирал. – Мой отец – граф Уинчестер, – оставляет вас в покое.

– Уверены, что он согласится? – поинтересовалась Лиза.

– Он уже согласился, – чуть улыбнулся англичанин. – В Тумбуте он вас недооценил, баронесса, но после того, как некая дама прострелила череп майору Седжвику, он задумался всерьез. К слову, это я убедил свидетелей, что опознать женщину не удалось. Начинать еще одну судебную тяжбу было бы в высшей степени легкомысленно. Однако лорду Диспенсеру я изложил факты так, как следует. Расставил акценты, так сказать, и он согласился.

– Что-то еще? – поинтересовалась Лиза, предположившая, что предложение о мире касается не только ее.

– Да, – подтвердил адмирал. – Мне не хотелось бы, чтобы себерская разведка начала разыгрывать меня и моего отца, как карты в вашей внутриполитической игре.

– Вам? – уточнила Лиза, пытавшаяся представить сложившуюся ситуацию во всей ее полноте.

– Мне и правительству Его Величества, – развеял последние сомнения виконт Уинчестер.

«Что ж, не самое плохое предложение».

– Хорошо, – согласилась она. – Я не буду участвовать в этом цирке и передам ваше пожелание своим знакомым и родственникам. Такой ответ вас устроит?

– Вполне, – поклонился англичанин.

– Что ж, – пожала плечами Лиза, – значит, война окончена.

В конце концов, прием закончился. Все когда-нибудь кончается, выдохлось и натужное веселье традиционного осеннего бала. Но еще раньше, сразу после встречи с адмиралом Уинчестером, Лиза окончательно потеряла