– Я в любом случае тебя убью, – сказал он, делая еще шаг вперед.

– Хорошо! – просипел Юрл. Его второй клинок тоже упал на камни. – Хорошо! Ты победил. Я сдаюсь.

– Я не требую, чтобы ты сдался, – ответил Валин. – Я хочу только, чтобы ты сказал, кто стоит за заговором.

Он понюхал воздух, повернулся щекой к темноте, чтобы ощутить, как ветерок овевает его кожу, затем сделал еще один хлесткий выпад своим мечом, проткнув Юрлу насквозь другое запястье. Где-то в далеких закоулках его сознания Гендран доказывал тактическую необходимость соблюдения спокойствия и сохранения в живых полезных пленников, а еще дальше звучали другие голоса – его отца, его матери, – произносящие такие слова, как «милосердие» и «достоинство». Валин заставил их всех умолкнуть. Его родители были мертвы, Гендран тем более. Ха Лин пыталась играть по правилам, и результатом стали лишь ее унижение, побои и смерть. «Милосердие» и «достоинство» хорошо звучали, но им не было места здесь, в темноте, с глазу на глаз с его загнанной в угол жертвой.

Юрл издал долгий, мучительный вопль, больше похожий на вой попавшего в ловушку животного.

– Ты не можешь меня убить! – всхлипывал он. – Не можешь, если хочешь знать, кто стоит за всем, что здесь произошло. Я тебе нужен живой!

– В живых мы оставим Ута, – прорычал Валин.

Однако не успели эти слова покинуть его губы, как он понял, что звуки схватки за его спиной замолкли. Там, где недавно сталь бряцала о сталь, теперь слышались лишь глубокие вздохи ветра над снегом и камнем. Кто-то из них был мертв. Валин понюхал воздух. Пирр двигалась к нему – ночной ветерок доносил слабый запах ее волос. Балендин, Адив и вот теперь Ут. Все мертвы. Похоже, что Юрл действительно был последним, кого они могли взять в плен, – но хотя Валин знал, что это разумно, кровь, струившаяся в его жилах, была холодной и темной. Он не хотел пленников.

– Больше никто не знает всего! – продолжал стонать Юрл. Он уже стоял перед Валином на коленях, отчаянно всхлипывая. – Я нужен тебе живой! Прошу, оставь мне жизнь!

– Расскажи мне то, что знаешь, – сказал Валин, – и я отвезу тебя обратно в Гнездо, чтобы отдать правосудию.

Еще одна ложь, слетевшая с его губ как песня.

– Хорошо! Это… это заговор…

– Я знаю, что это заговор, – отозвался Валин. – Кто за ним стоит?

– Я не знаю – то есть не знаю его имени. Но это кшештрим. Это я знаю точно. Он кшештрим!

Валин помолчал. Кшештрим принадлежали древней истории, последний из них был убит больше тысячи лет назад. Утверждение Юрла казалось безумием, и однако… Вряд ли он стал бы лгать сейчас, пресмыкаясь перед ним в грязи, с руками, отрубленными по запястья.

– Что еще? – спросил Валин.

– Больше я ничего не знаю, – простонал Юрл. – Это все! Это все, что я знаю! Прошу тебя, Валин, умоляю тебя!

Все еще с закрытыми глазами Валин шагнул к нему, достаточно близко, чтобы прижать к его животу острие кинжала. Юрл обмочился, и запахи крови и мочи, резкие и едкие, смешались в прохладном ночном воздухе.

– Ты меня умоляешь? – спросил Валин тихо, почти шепотом.

– Умоляю! – всхлипнул Юрл.

– А как насчет Ха Лин? Она умоляла тебя?

– Мне жаль, что так получилось с Лин! Все не так, как ты думаешь! И всегда было не так!

– Она тебя умоляла? – настаивал Валин, надавливая на кинжал так, чтобы острие проткнуло кожу.

– Я не знаю! Я не помню!

Юрл попытался схватить Валина окровавленными обрубками, но Валин оттолкнул их.

– Этого мало, – проскрежетал он, вгоняя нож немного глубже. – Там, в Дыре – ты ведь помогал Балендину убить ее?

– Нет, я… – лепетал Юрл. – Я не хотел… Это было не…

Валин просунул нож еще дальше.

– Этого все еще мало.

– Во имя милосердной Эйры, Валин! – взвыл Юрл, безнадежно протягивая к нему обрубки рук. – Когда же тебе будет достаточно? Чего тебе вообще надо?

Валин задумался. «И действительно, чего же мне надо?» Когда-то он смог бы ответить на этот вопрос. До того, как убили его отца. До того, как он взобрался по лестнице на душный чердак, где висело тело Эми. До того, как он вынес на руках тело Лин из темной пасти Халовой Дыры. «Справедливости? Мести?»

Он покачал головой. «Сейчас я уже…»

– Не знаю, – ответил он, по рукоять погружая клинок в живот Юрла и чувствуя, как мышцы безнадежно сжимаются вокруг лезвия. – Может быть, уже ничего.

Он рывком высвободил кинжал. Издав долгий хриплый стон, Юрл мешком осел на землю. Валин выпрямился, вытирая лезвие о свою черную униформу. Под укрытой тучами непроницаемой пеленой ночи он не мог увидеть трупа, не мог увидеть дело своих рук – но это ему и не требовалось. Его клинки скользнули обратно в свои ножны. Ночной воздух вокруг него полнился всем этим – кровью и кишками, отчаянием и смертью. Он мог обонять этот запах, понял Валин, содрогаясь то ли от ужаса, то ли от удовлетворения. Он мог чувствовать все это на вкус.

49

Полуночный гонг пробил один, два, три раза, заставив вздрогнуть холодную весеннюю ночь и пробудив Адер, сонно свернувшуюся калачиком рядом с Раном.

– Уже поздно, – пробормотала она, крепче обвивая рукой его стан.

– Или рано, – отозвался он, отвечая на ее объятие и добавив легкий поцелуй в лоб. – Список петиций, которые я должен прочесть до завтрашней аудиенции, длиннее моей руки, да и твое маленькое приключение в Храме Света не облегчило мою жизнь.

– Я доставила тебе трудности? – спросила Адер с притворным участием, привстав и опершись о локоть. – Мне так жаль! Чем я могу искупить свою вину?

Она похлопала ресницами. Ран ухмыльнулся и крепче прижал ее к себе.

– У меня есть на примете пара способов.

Она отдалась поцелую с яростной самоотверженностью, в то время как крошечная частичка ее ума изумлялась сложившейся ситуации. Ведь она совсем не собиралась спать с ил Торньей, когда ворвалась в его покои с новостью о своем успехе; она не позволяла себе даже рассматривать такую возможность. Адер уй-Малкениан на протяжении всей своей жизни знала, что наиболее существенным вкладом, который она сможет сделать в дела империи, будет предложение ее руки и последующее замужество. Имперский брак мог предотвратить войну, скрепить важнейшее торговое соглашение, гарантировать альянс с могущественным знатным Домом. «Выбор в этом деле принадлежит не тебе, – снова и снова повторял ей отец мягко, но с твердостью в голосе, – точно так же, как я не могу выбирать, когда мне отправляться на войну или принимать ли делегацию из Манджари».

Адер думала, что давно уже приняла ограничения, приличествующие ее статусу, и, однако, когда она рассказывала за бокалом сай-итского красного о своем поединке с