Тан, однако, был не в том настроении, чтобы праздновать.

– Девушка сделала свою часть работы, – сказал он, поворачиваясь к Кадену. – Твоя будет значительно труднее.

Каден кивнул, утихомиривая и свое возбуждение, и страхи. Его умиал был прав: если он потерпит неудачу, все усилия Тристе приведут лишь к тому, что их скорее поймают и убьют.

– Я не знаю, как ак-ханат сообщается со своими погонщиками, – продолжал монах, – но как-то он это делает. В течение дня они, возможно, полагались на птицу, но ночью их проводником будет эта кшештримская тварь. Если нам не удастся ускользнуть от нее, вся наша уловка окажется бесполезной.

– Мне по-прежнему не терпится услышать, как ты предлагаешь ускользнуть от твари, которая наводится на твое чувство «я», – вмешалась Пирр.

– Нужно уничтожить «я», – отозвался Тан.

Последовало долгое молчание. Звезды горели, словно безмолвные искры на широком покрывале темноты.

– Беру назад свои слова насчет того, что мне нравится план, – наконец произнесла Пирр.

– Ваниате, – выдохнул Каден.

– Ваниате, – кивнул монах.

– Все это звучит очень впечатляюще, – снова заговорила убийца, – но я надеюсь, что это еще и быстро, потому что птица уже в полумиле от нас. Если их ведет эта кшештримская зверюшка, то очень скоро они будут здесь.

Каден почувствовал, как его сердце забилось быстрее, и усилием воли успокоил его. Он еще ни разу не пробовал вызвать у себя безэмоциональный хинский транс и понятия не имел, удастся ли это ему сейчас, но Тан сказал, что он готов. Кроме того, у него не было другого выбора, если он хотел отделаться от ак-ханата и следующих за ним людей.

– Очисти свой ум, – приказал монах. – Затем вызови сама-ан птицы – сердечного дрозда.

Каден закрыл глаза и сделал, как ему было сказано. Образ птицы возник в его уме, яркий и отчетливый, как это не раз случалось во время бесчисленных упражнений в рисовании.

– Смотри на покрывающие перья, – продолжал Тан. – Маховые перья… рулевые перья… Вглядись в каждую деталь… Почувствуй шершавость кожи на его ногах… гладкость клюва… мягкий пушок на грудке…

Откуда-то с южной стороны донесся пронзительный крик кеттрала. Беспокойство вскипело у Кадена в крови, и образ дрозда начал расплываться, пока он не подавил свое возбуждение. «Смотри на птицу, – сказал он себе. – Только на птицу».

– Положи руку ему на грудку, – сказал Тан. – Чувствуешь, как бьется сердце?

Каден приостановился. Это было что-то новое. Сама-ан всегда был чисто визуальным упражнением; никто прежде не предлагал ему запоминать тактильные ощущения. Он сделал глубокий вдох.

– Птица испугана, – сообщил Тан. – Она чувствует себя пойманной в твоей руке. Ты знаешь, что она боится. Позволь себе ощутить ее страх.

Каден кивнул. Это похоже на бешра-ан, понял он, проецируя свой ум в мозг птицы; разница была только в том, что птица жила в его собственном мозгу. Он позволил себе глубже погрузиться в видение, положил ладонь на грудку птицы и ощутил, как бьется ее сердце.

– Ты можешь слышать, как бьется сердце птицы? – спросил Тан.

Каден подождал. Горный ветер завывал у него в ушах. Где-то ниже по склону кто-то или что-то обрушило лавину мелких камешков. Однако за всем этим, в глубине всего этого, билось птичье сердце, быстро и легко: тук-тук, тук-тук. Постепенно это биение заполнило весь его слух, его ум. Он держал птицу в руке, такую хрупкую, что он мог смять ее, лишь слегка сжав пальцы. Она перепугана, понял Каден. Это он наводил на нее ужас.

– А теперь отпусти ее, – приказал Тан. – Открой ладонь и позволь ей улететь.

Медленно-медленно Каден разжал пальцы. Ему не хотелось выпускать дрозда; почему-то казалось важным, чтобы он продолжал держать птицу, прижимать к себе… Но Тан сказал отпустить, и поэтому очень медленно, почти незаметно он позволил ей выскользнуть из своих пальцев.

– Она летит, – прошептал он.

– Смотри на нее, – приказал Тан.

Прикрыв веки, Каден смотрел, как птица удаляется, становясь все меньше и меньше на фоне необъятной синевы неба, которым являлся его ум, – меньше и меньше, пока она не превратилась в пятнышко, в точку, в мельчайшую пылинку среди огромной, безграничной пустоты небес… А потом птица исчезла. Его ум заполнился пустотой.

Он открыл глаза.

Кеттрал снова закричал, уже почти над их головами. «Они близко, – понял Каден. – Но они опоздали».

А потом он увидел глаза. Вначале он не понял, что это такое: пылающие кроваво-красные сферы, по меньшей мере дюжина, одни размером с яблоко, другие не больше аннурской медной монеты, они выплывали из-под склона внизу. Когда они приблизились, он смог различить радужные оболочки с пульсирующими извивающимися венами, расширяющиеся и сжимающиеся… И тут он понял. Ак-ханат явился.

Он должен был почувствовать ужас, однако понимание не принесло с собой страха. Это создание было фактом – ни больше ни меньше, – таким же фактом, как то, что спустилась ночь или что Пирр стояла возле него, уставившись в темноту. Как тот факт, что сегодня ночью кто-то умрет. Это было странно, осознал он, – это отсутствие чувств. Раньше он всегда что-нибудь чувствовал. Лишь несколько минут назад, до того как он выпустил птицу внутри себя, его ум был сплошной сумятицей эмоций: страх, неуверенность, надежда… Внутри ваниате, однако, царило огромное, пустое спокойствие.

Ак-ханат оказался крупнее, чем он ожидал, размером почти с самку черного медведя, однако он взбирался по каменистому склону стремительнее любого медведя. Когти щелкали по камням, покрытые хитином конечности сгибались и разгибались, заставляя глаза, расположенные в суставах, выпучиваться от напряжения. В десятке шагов от них тварь приостановилась, поворачиваясь в темноте из стороны в сторону, словно вынюхивая что-то, затем испустила тонкий, но пронзительный вопль на самой грани слышимости. Еще дважды она издавала этот противоестественный крик; а затем, откуда-то ниже по склону, послышался ответный зов.

– Второй, – отметил Тан.

Когда второе чудовище приблизилось, первый ак-ханат поднял свои страшные режущие клешни, словно пробуя воздух, и судорожно защелкал ими, открывая и закрывая. Вот такая клешня была способна раскроить череп козы. Одно из этих созданий убило Серкана тогда, в монастыре. Факт. Просто еще один факт.

Каден повернулся к Тану.

– Мы опоздали?

– Нет, если я их убью.

– Кстати, насчет этого, – вмешалась Пирр, поднимая мелкий камешек и швыряя его в одну из тварей. Прицел был верным: камень попал прямо в глаз с тошнотворным шлепком. Несколько мгновений ак-ханат судорожно дергался, потом издал еще один пронзительный вскрик и вскарабкался еще немного выше по склону. Каден мог различить крошечные конечности, лихорадочно копошащиеся вокруг его рта. – Может, что-нибудь посоветуешь?

Она спросила это, как могла бы спросить о том, какое из местных вин ей выбрать.

– Оставь их мне, – ответил монах. – У тебя есть своя роль.

– Тебе не понадобится помощь?

– Ак-ханаты – следопыты, а не убийцы. Впрочем, эти двое… – монах нахмурился. – Они отличаются от тех, которых