– А зачем далеко идти? Можно и здесь с немцем воевать. Ты, помнится, в лабазе сидел, когда полицаи наведывались ко мне с раненым своим дружком.
– Да.
– Слышал, наверное, что они у меня спрашивали, не видел ли я в лесу партизан?
– Слышал.
– Так вот, отдохнешь ещё недельку, я тебя к ним и отведу.
Дед Микола слово сдержал. Через неделю Андрей оказался у партизан. Каково было его удивление, когда в бородатом командире отряда он узнал Двужильного. Майор улыбнулся, оголив ряд крупных желтоватых зубов.
– Здорово, пограничник! Что, не признал сразу?
– Не признал. А как вы здесь оказались?
– Когда тебя на остров доставили, дед Микола нам рассказал, что в лесу от немцев схоронились селяне, активисты, так сказать. С ними председатель колхоза и парторг. Всего человек пятнадцать. Микола нас к ним отвел. Они дали нам проводника, но пробиться к своим нам так и не удалось. Снова наткнулись на немцев. Двоих бойцов потеряли. Пришлось вернуться в отряд. Решили остаться вместе с партизанами. Прежде отряд возглавлял председатель, но во время нападения на обоз он был убит, тогда по причине наличия боевого опыта и как старшего по званию командиром выбрали меня, а комиссаром остался парторг.
Несколько обиженным тоном Скоморохов произнес:
– А почему мне не сообщили?
– Ждали, когда поправишься. Ты парень горячий, не окрепший, в бой стал бы рваться. Но дед Микола нам докладывал, как ты себя чувствуешь, каждый раз, когда мы к нему за продуктами приходили.
Теперь Андрею стало понятно, кого имел ввиду дед Микола, когда говорил про надежных людей, знающих дорогу через болото на остров.
Двужильный продолжал:
– В село за провиантом ходить опасно, да и люди могут из-за нас пострадать, поэтому решили через деда Миколу действовать. Селяне ему продукты для нас носят, вроде бы как плату за лечение и в обмен, а мы при случае забираем.
– Хитро.
– Без хитрости тут не обойтись. Силы неравны, противник многочисленен, но жалить немца и неприятности немалые доставлять можем. Глядишь, от наших трудов Красной армии легче будет. Положение ведь серьезное, на днях стало известно – немец уже под Москвой.
Скоморохов не поверил своим ушам. Как же так? Как могло случиться, что немцев допустили до столицы? На немой вопрос Андрея Двужильный уверенно ответил:
– Москву немцам не отдадут, а мы должны бороться.
Скоморохов вспомнил, что майор так же уверенно говорил, что Красная армия не оставит Киев. Андрей, будучи любителем истории, знал, что Москву удавалось захватывать и татарам, и полякам, и французам, но искренно верил, что немцам это не удастся.
* * *Отряд оказался небольшим: комиссар отряда Анисим Тарасович Нестеренко с женой Марией и дочерью Данутой, двенадцать разновозрастных мужчин из села и ближайших хуторов, Двужильный и пятеро его бойцов-окруженцев, кроме них два красноармейца-казаха, которые отстали от части, заблудились в лесу, а позже, прежде отряда Двужильного, присоединились к партизанам. Вместе с Андреем набиралось всего двадцать четыре человека. В отряде Скоморохова приняли хорошо. Уважение вызывали его звание и боевой опыт. Расположение к нему командира, знакомство с дедом Миколой и бойцами-окруженцами тоже сыграли свою роль. Но не всем его появление пришлось по душе. Казимир, парень из местных, назначенный начальником разведки отряда, пограничника невзлюбил. И было для этой нелюбви две причины. Первая причина заключалась в том, что Двужильный, после появления Скоморохова, поручил разведку ему, а Казимира сделал его заместителем, чем парень остался очень недоволен. Ведь он был местным и хорошо знал родные места, а разведку возглавил чужак. Второй причиной была Данута – дочь комиссара. Она сразу обратила внимание на молодого красивого младшего лейтенанта. Вскоре её симпатия к пограничнику переросла в любовь. Это не скрылось от глаз Казимира, чьи ухаживания Данута отвергала. Улучив момент, Казимир решил поговорить со Скомороховым.
Андрей сидел на поросшем мхом пне, неподалеку от лагеря, наблюдал за размеренной жизнью партизанского стана. Лесной лагерь был небольшим – восемь землянок и два навеса. Один навес предназначался для приема пищи в теплое время, другой служил стойлом для пяти лошадей. Три землянки предназначались под склад, кухню и баньку, еще в трех жили бойцы отряда, одна служила штабом и одновременно местом проживания майора Двужильного и Скоморохова. Комиссар с женщинами занимали отдельную землянку. Недавний разговор с его дочерью Данутой заставил Андрея уединиться. Девушка подошла к нему, когда он кормил лошадь, и призналась в своих чувствах. Андрей ответил, что сейчас не время для любви, чем расстроил девушку. Данута ушла в слезах, оставила в душе Андрея осадок горечи. Разве мог он объяснить ей причину своего отказа? Разве мог рассказать о душевной боли, порождённой смертью Вари? Разве мог забыть свою первую настоящую любовь?
Тяжелая ладонь легла ему на плечо. Скоморохов обернулся. Рядом стоял рослый и крепкий парень в стеганой фуфайке, это был его заместитель Казимир. Светло-серые глаза недобро смотрели на Андрея.
– Вставай.
Скоморохов поднялся. Он был на полголовы ниже, а потому на собеседника пришлось смотреть снизу вверх. Казимир крепко схватил его за отворот белого овчинного полушубка, подаренного дедом Миколой.
– Ты зачем Дануту обидел и до слез довел?! Веремейчик мне рассказал, что ты к ней приставал.
Андрей вспомнил, что во время их с Данутой разговора мимо них прошмыгнул Веремейчик – боец отряда из местных, неприятный ему малорослый человек лет тридцати пяти с худым остроносым лицом и водянистыми голубыми глазами. Взгляд Андрея посуровел, спокойным, но строгим голосом он произнес:
– Убери руку!
Казимир шмыгнул плосковатым носом, крепче сжал пальцы, потянул Скоморохова на себя.
– Это моя дивчина! Понял! Если между нами мешаться будешь я тебе…
Договорить он не успел. Андрей ухватил его за запястье и вывернул руку, освобождаясь от захвата. Казимир оказался на коленях с заломленной назад рукой. Он тщетно пытался вырваться, но хватка Скоморохова была крепкой. Не повышая голоса, Андрей сказал:
– Дануту я не обижал, между вами вставать не собираюсь, а тебе посоветую впредь с уважением относиться к старшим по возрасту, званию и должности.
Скоморохов отпустил руку Казимира. Тот поднялся, пригладил кудреватые светло-русые волосы, поднял серую ушанку, надел на голову, медленно побрел к лагерю. Андрей сел на пень. «Ну вот, второго человека за день обидел». От этой мысли на душе стало еще горше.
* * *Время шло, закончилась зима, пролетела весна, наступило лето. Через людей комиссара, связанных с подпольем, узнавали новости о положении на фронтах, а они были разные. Радостная весть о том, что немцев отбросили от Москвы, сменилась горечью весеннего поражения и окружения частей Красной армии под Харьковом. Андрей, как и
