– Господин? – с тревогой воскликнул Осферт.
– Он не с юга пожалует, а с этой стороны, – сказал я и взмахнул рукой.
– С запада? – удивленно спросил он.
Я не стал признаваться в своей глупости. Можно было списать ее на боль, но то было слабое оправдание. Я отправил Осферта, семьи, Этельстана и его сестру по этой дороге, чтобы оберечь их от разбойных валлийцев, но в результате загнал в ловушку.
– Они придут с запада, – с горечью промолвил я. – Если только их не задержит разлив.
– Он и нас задержит, – неопределенно отозвался Осферт, вглядываясь в насыщенную влагой тьму.
– Ступай в дом, господин, – посоветовала Ингульфрид. – Ты вымок и продрог.
И почти уже разбит, подумалось мне. Конечно, Эрдвульф не гнался за мной – ему не было нужды! Он обошел меня и вскоре отрежет нам путь и поведет Эльфинн к венцу. Я усомнился в своем решении: Эрдвульф, даже женившись на Эльфинн, никогда не станет повелителем Мерсии. Трон займет Эдуард, и Эрдвульфу отводится лишь роль его орудия, его рива. Вероятно, Этельфлэд одобрит захват короны Мерсии братом, поскольку этот поступок позволит почти воплотить мечту их отца.
Альфред мечтал об объединении саксов. Это подразумевало изгнание данов из Северной Мерсии, Восточной Англии и в итоге – из Нортумбрии. Затем все четыре королевства предполагалось слить в одно, Инглаланд. Многие годы выживание Мерсии зависело от помощи Уэссекса, так почему бы королю последнего не присвоить корону первого? Три королевства лучше, чем четыре, и из трех королевств проще создать одно. Так, может, я просто упрямый глупец? Этельфлэд, вероятно, не полюбит Эрдвульфа, вечного своего врага, но вдруг его возвышение – это цена, уплата которой приблизит мечту об Инглаланде?
Потом я отбросил эту мысль. Эдуард ничего подобного придумать не мог. Его наверняка привлекает перспектива стать королем Мерсии, но не ценой же жизни старшего сына! Неужели Эдуард захотел убить Этельстана? Едва ли. Это происки Этельхельма – ему выгодно удаление Этельстана, чтобы обеспечить восшествие своего собственного внука на престол Уэссекса и Мерсии, а если боги войны будут благосклонны, то и на престол Инглаланда. А Этельстан дорог мне не меньше, чем собственные сын и дочь, а я теперь завел его в этот грязный форт в центре Мерсии, и его враги уже впереди на севере, отрезают нас от людей Этельфлэд – единственной надежды на спасение.
– Господин? – окликнул меня Осферт.
– В дом, – велел я. – В дом и молиться.
Потому что я свалял дурака.
* * *Гром нарушил покой ночи. К полуночи дождь, поутихший к сумеркам, снова усилился и лил до рассвета. Это был холодный, нудный, противный дождь.
– Пора нам строить ковчег, господин, – сказал отец Кутберт накануне восхода.
Я стоял на пороге и слушал, как дождь барабанит по соломенной кровле.
– Как ты догадался, что это я?
– Ты пахнешь не как другие, – ответил на мой вопрос священник. Он нащупал дверной косяк, вышел наружу и прислонился к столбу. – Кроме того, ты бормотал.
– Неужели?
– Называл себя проклятым дураком. – В его голосе чувствовалось веселье. – Ты так обычно меня величаешь.
– Потому что ты и есть дурак, – отрезал я.
Он обратил ко мне безглазое лицо:
– В чем же я теперь провинился?
– В том, что обвенчал Эдуарда и его кентскую подружку, – проворчал я. – Только проклятый дурак мог сотворить такую глупость.
– Это удержало его от греха, господин.
– Греха? По-твоему, завалить девчонку – это грех?
– Никто не говорил, что жизнь – честная штука.
– У твоего Бога странные правила.
Кутберт подставил лицо дождю. Я уже видел, как первый проблеск рассвета коснулся востока тусклой серой линией.
– Дождь, – произнес поп, словно я без него не заметил.
– Потоп, – проворчал я.
– Вот видишь, нам нужен ковчег. Хорьки.
– Хорьки?
– Насчет овец я могу понять, – пояснил священник. – Ною не составило труда найти пару овец или коров. Но как он убедил двух хорьков подняться на судно?
Мне не удалось удержаться от улыбки.
– Ты думаешь, это на самом деле правда? – спросил я у него. – Эта твоя история про потоп?
– Еще бы, господин! Это был суд Божий над грешным миром.
Я смотрел на ливень.
– Тогда кто-то очень сильно согрешил, раз поливает такой дождь, – беззаботно заметил я.
– Только не ты, господин, – верноподданно проговорил священник.
– В кои-то веки, – по-прежнему улыбаясь, промолвил я.
Отец Кутберт был прав – нам требовался ковчег. Что мне следовало сделать, так это отправить Осферта с семьями и пожитками на Темез и сесть на корабль, и мы пошли бы тем же путем. Плавание до Сестера заняло бы время, и немалое, зато, выйдя в море, мы бы уже не страшились погони. Еще лучше – держать судно на Сэферне, что к югу от Глевекестра, но со времен поединка с Кнутом я был слишком слаб, чтобы даже думать о подобных вещах.
– Значит, мы просто поедем дальше, господин? – поинтересовался Кутберт тоном, подразумевавшим, что последнее, чего ему хочется, – это провести еще один день в трудном путешествии под дождем.
– Не уверен, что мы сможем, – ответил я и некоторое время спустя, прошлепав по мокрой траве и забравшись на парапет, убедился, что форт почти уже превратился в остров. Все, что я мог видеть в неверном свете серого утра, была вода. Реки вышли из берегов, а дождь продолжал идти. Я наблюдал за медленным наступлением рассвета, затем услышал жалобный стон: отец Кутберт последовал за мной и заблудился. Он стоял по лодыжки в луже и водил длинным посохом, при помощи которого находил дорогу.
– Ты что творишь?! – спросил я его. – Ты ведь незрячий, так зачем пошел сюда?
– Не знаю, – виновато ответил он.
Я помог ему взобраться на полуосыпавшийся парапет.
– Смотреть тут не на что, – буркнул я. – Кругом разлив.
Священник оперся на посох, устремив пустые глазницы на север.
– Тебе доводилось слышать про святого Логина? – осведомился он.
– Никогда.
– Его называют иногда Лонгином, – добавил поп, словно пытаясь освежить мою память.
– Что он творил? Проповедовал хорькам?
– Нет, насколько мне известно, хотя, быть может, и проповедовал. Это был слепой воин. Сотник, вонзивший копье в бок Господа нашего, когда Тот висел на кресте.
Я повернулся к Кутберту:
– С какой стати вручать слепому воину копье?
– Не знаю. Просто так случилось, и все.
– Продолжай, – велел я.
Мне до смерти надоели истории про святых, про то как они вешали свой плащ на солнечный луч, оживляли покойников или обращали мел в сыр. Я бы поверил в
