— Понятно, Марченко.
Командир дивизии подошел к карте, висевшей на стене командного пункта, задумался, затем, повернувшись к нам с Михаилом Федоровичем, спросил:
— Страшно в бою?
— Жутковато, товарищ генерал, если честно, зубы стучат до сих пор.
Комдив с начальником разведки рассмеялись.
— Держись, разведчик, вся война впереди, а награды для вас — я подумаю. Тяжело с орденами, товарищи, с трудом проходят в высших инстанциях — мы же с вами вроде как на учениях… Ладно, Михаил Федорович, ты останься, а Марченко готовься воевать, так и скажи своим разведчикам.
— Есть, товарищ генерал. Разрешите идти?
— Идите.
Генерал пожал мне руку, и я вышел с КП командира дивизии. Минут через пятнадцать прибыл в роту.
Утро следующего дня не принесло хорошей погоды, правда, дождевые потоки умерили пыл, но дороги и тропинки до штаба дивизии превратились в непролазное месиво. Рваные клочья облаков неслись над палатками, выбрасывая новые потоки воды. Ветер швырял их в лица, вызывая озноб холодного душа — зябко было от влаги, проникавшей до самых кишок. Неприятное ощущение вызывала сырость в палатке, мокрой одежде, постельном белье, влажные портянки не лезли в сапоги. Вечером у раскаленного «Палариса» и «капельниц» мы сушили одежду, от которой исходил кисло-приторный запах цианидов.
Я готовил группу к выполнению новой задачи. С заданием было понятно, вот что предпринять от дождя? Простыть легко, а для разведчиков в тылу противника насморк — демаскирующий признак, может стать роковым, жар уложит в постель любого амбала. Прошел к разведчикам посмотреть подготовку к поиску.
— Встать. Смирно, — скомандовал Ксендиков.
— Вольно, щеглы, как настроение?
— Да, как-то не очень, — уныло ответил Сокуров.
— «Зигфрид», а где блеск в глазах у высшей расы?
— О-о-о, товарищ лейтенант, — покачал головой здоровенный парень.
— Давайте, гусары, больше оптимизма. Мы еще повоюем! Сафаров, что с плащ-палатками?
— В порядке, товарищ лейтенант, но через час под дождем станут «колом», скуют движения.
— Значит, так, Сергей, попрошу старшину приготовить нам сменку, переоденемся по возвращении на базу. Сейчас всем надеть носки, иначе ноги натрем.
— Товарищ лейтенант, а помните, в Витебске вы с нас снимали «вшивники», носки и рвали на ветошь? — спросил Архипов, невинно глядя в глаза.
— Помню, Архипов, и обещаю — в Витебске буду рвать, а сейчас всем быть в носках.
— Товарищ лейтенант, — вкрадчивым голосом обратился Сокуров, — а фронтовые 100 грамм нам положены?
Разведчики загалдели, ободрились.
— Наливай.
Обалдевшие глаза «Зигфрида» рассмешили разведчиков.
— А ведь правда, Вовчик, ты ночами демаскируешь группу. На карьере меня напугал.
Группа угорала от хохота.
— Ладно, ребята, повеселели — и хорошо. Сафаров, фляжки с «колючкой», после обеда — отбой. Подъем в 17.00, готовность к выходу в 18.30.
— Понял, товарищ лейтенант.
В офицерской палатке продолжалось заседание специалистов по строительству бани. Каждый вносил свою лепту в возведение важного объекта дивизионных разведчиков, конечно, больше советами, чем топором и лопатой.
Скрипучий звонок ТА-57 раздался, как всегда, неожиданно. Мы затихли: связь со штабом дивизии.
— Командир разведывательной роты гвардии старший лейтенант Комар, — представился Иван.
Командир слушал абонента — начальника разведки, мы молча сидели, понимая, что Иван принимает очередную задачу дивизии.
— Да. Так точно, товарищ майор. Понял, — монотонно отвечал Иван.
Выслушав, Комар положил трубку.
— Валера, карту и бегом к Скрынникову. Чернега, завтра с тремя бойцами — подвижной патруль в районе аэропорта с задачей пресечения «фарцовки». Артемыч, занимаешься баней в полном объеме, наше предложение утверждено, — выдал Иван результат беседы с начальником.
«Хорошее дело — иди к Скрынникову», — ругнулся я про себя. Как добраться через такую грязь до штаба дивизии? Но приказ есть приказ, он выполняется быстро, точно и в срок. Надел куртку, принесенную Сафаровым, плащ-палатку.
— Не поминайте лихом, господа, — откланявшись всем, я ринулся в дождевой поток.
Сказать, что грязь на пути следования была выше пояса, значит, ничего не сказать. Липкая, густо замешанная цементирующая масса схватывала сапоги, которые я рисковал оставить на маршруте выдвижения к штабу дивизии. Пробирался, выбирая более удобный путь, но ничего не получалось — проваливался в вязкую жижу. Вытаскивая по очереди сапоги, медленно приближался к хлебозаводу, слева раскинулось расположение батальона связи, окруженное колючей проволокой. Кое-как вышел на площадку, засыпанную мраморной крошкой из злополучного карьера. Обмыв обувь и куртку от налипшей грязи, пошел к палатке начальников служб дивизии.
— Товарищ гвардии майор, лейтенант Марченко по вашему приказанию прибыл.
— Садись, — Михаил Федорович кивнул на кровать.
Устроившись рядом с начальником, я достал из-за пазухи карту, простой карандаш, записную книжку.
— Твою информацию по Тарахейлю, показания пленного проверили разведывательные органы армии, ХАД, агентурная разведка — все подтвердилось. Таким образом, получается следующая картинка — вооруженные отряды оппозиции проникли в Кабул с целью организации вооруженного мятежа.
Пробуравив меня прищуренным взглядом, словно проверяя, все ли я понимаю, как надо, начальник разведки продолжил:
— Противник сосредоточил в Кабуле достаточно сил, чтобы выступить против правительственной армии. Есть данные о трех направлениях, по которым идет приток вооруженных отрядов в Кабул. Ничего не известно о северном направлении, со стороны Баграма через Паймунар, — Михаил Федорович остановился.
— Товарищ майор, с направления Баграма душманы, на мой взгляд, должны вот-вот подойти. «Светомузыку» Тютвин наблюдал — это знак того, что в рабочем порядке они обмениваются информацией и выйдут к кишлаку в последний момент. Расстояние от массива Хингиль, где основные душманские базы, до Кабула не более 20–25 километров — один переход. Возможно, сейчас они подтягиваются в район Паймунара.
— Не сгущай уж краски, Марченко.
