задачи, она предпочитает лениво, трусливо отсрочить, отложить на после, на потом. Она не желает знать, что из воспитания нельзя убрать трагическую коллизию неправильного, невыполнимого, неопытного желания с запретом, идущим от опыта, нельзя исключить еще более трагического столкновения двух желаний, двух прав на общей территории. Он хочет взять в рот горящую свечу – я не могу ему это позволить, он хочет нож – я боюсь ему дать его, он тянется к вазе, которой мне жаль, он хочет, чтобы я играл с ним в мяч, – мне хочется почитать книжку. Нам необходимо определить границы его и моих прав.

Новорожденный тянет ручку к стакану, мать целует эту ручку – не помогает, дает погремушку – не помогает, мать велит убрать искушение с глаз долой. Если младенец вырывает руку, швыряет погремушку оземь, ищет взглядом спрятанный предмет, сердито смотрит на мать, я спрашиваю себя: кто из них прав – мать-обманщица или младенец, который презирает ее?

Тот, кто не продумает как следует систему запретов и приказов, когда их мало, тот растеряется и не справится, когда их станет много.

Он сам чувствует, что ему не по силам

42. Ендрек – деревенский малыш. Он уже ходит. Держась рукой за дверной косяк, он осторожно перелезает из избы через порог в сени. Из сеней по двум каменным ступенькам ползет на четвереньках. Перед хатой встретил кота: они посмотрели друг на друга и разошлись. Споткнулся о комок глины, остановился, смотрит. Нашел палочку, сел, роется в песке. Рядом лежит кожура от картошки, он берет ее в рот, набил рот песком, скорчил рожицу, отплевывается, бросает кожуру. Снова на ногах, бежит навстречу собаке, собака его грубо опрокинула. Ендрек сморщился, готов зареветь, но нет: что-то вспомнил, волочит метлу. Мать идет по воду, он уцепился за юбку и бежит уже увереннее. Вот группа детей постарше, у них тележка; он смотрит; его отогнали, он встал в сторонке и смотрит. Два петуха дерутся. Ендрека посадили в тележку, везут, опрокинули. Мать зовет его. Это первая половина из шестнадцати часов дня.

Никто не говорит ему, что он еще ребенок, он сам чувствует, что ему не по силам. Никто не говорит ему, что кот может оцарапать, что по ступенькам он еще ходить не умеет. Никто не ограничивает его отношений со старшими детьми. «По мере того как Ендрек подрастал, все дальше от хаты разбегались тропы его странствий» (Виткевич).

Он часто ошибается, заблуждается; стало быть, шишка, здоровенная шишка, шрам.

Право, нет: я вовсе не хочу подменить излишек опеки ее отсутствием.

Я только хочу отметить, что годовалый ребенок в деревне уже живет, тогда как у нас зрелый юноша еще только вступает в жизнь. Господи помилуй, да когда жить-то?

Радость триумфа и счастье самостоятельности

43. Бронек хочет открыть дверь. Он придвигает стул. Останавливается, отдыхает, но о помощи не просит. Стул тяжелый, Бронек устал. Он тащит его поочередно то за одну, то за другую ножку. Работа идет медленнее, но так легче. Вот уже стул возле двери, Бронеку кажется, что он достанет, он влезает на стул и стоит. Он покачнулся, испугался, слезает. Подвигает стул к самым дверям, но сбоку от ручки. Вторая неудачная попытка. Ни малейшего нетерпения. Снова работает, только моменты отдыха стали подольше. В третий раз влезает на стул: задрал ногу вверх, схватился рукой и опирается согнутым коленом, повис, нашел равновесие, новое усилие, рукой хватается за край, – вот он уже лежит на животе, пауза, рывок всем телом вперед, встает на колени, выпутывает ноги из платья и встает в полный рост. Бедные лилипуты в стране великанов! Голова вечно закинута назад, чтоб хоть что-нибудь увидеть. Окно где-то высоко, будто в тюрьме. Чтобы сесть на стул, надо быть акробатом. Усилие всех мышц и всей смекалки, чтобы наконец дотянуться до дверной ручки.

Двери открыты – он глубоко вздохнул. Этот глубокий вздох облегчения мы наблюдаем уже у самых маленьких детей после каждого усилия воли, длительного напряжения внимания. Когда мы заканчиваем интересную сказку, ребенок вздыхает точно так же. Я хочу, чтобы это было понято.

Этот глубокий единственный вздох доказывает, что до сих пор дыхание было замедленным, поверхностным, недостаточным; ребенок, затаив дыхание, смотрит, ждет, следит, вплоть до той секунды, когда начинается нехватка кислорода, до отравления тканей. Организм тут же подает сигнал тревоги в дыхательный центр; следует глубокий вздох, возвращающий равновесие.

Если вы умеете диагностировать радость ребенка, ее напряжение, то вы должны замечать, что величайшая радость – преодоленная трудность, достижение цели, разгаданная тайна. Радость триумфа и счастье самостоятельности, овладения, обладания.

– Где мама?

– Мамы нет. А ну поищи.

Нашел! Почему он так хохочет?

– Беги-беги-беги… вот мама тебя догонит! Ой, никак не догонит!

Ах, как ребенок счастлив!

Почему он хочет ползать, ходить, вырывается из рук? Такая заурядная картина: ребенок убегает от няньки, видит, что нянька бежит за ним, поэтому убегает, утрачивает чувство защищенности, в экстазе свободы бежит куда глаза глядят, – и либо с размаху шлепается ничком, либо, изловленный и подхваченный, вырывается, извивается, машет ногами и визжит.

Вы скажете: излишек энергии; но это физиологическая сторона, я же ищу психофизиологическую.

Я спрашиваю: почему он хочет сам держать стакан, когда пьет, и чтобы мать этого стакана даже не касалась? Почему, даже не желая есть, все же ест, потому что ему самому разрешили держать ложку? Почему с радостью гасит спичку, волоком тащит отцовские тапочки, несет бабушке скамеечку под ноги? Подражание?

Нет, нечто гораздо более ценное и значительное.

– Я сам! – кричит он тысячу раз, жестом, взглядом, улыбкой, мольбой, гневом и слезами.

Работа

44. – А ты умеешь сам открывать дверь? –  спросил я пациента, мать которого предупредила меня, что он боится врачей.

– Даже в уборной! – выпалил он.

Я рассмеялся. Мальчик сконфузился, но еще больше стыдно стало мне. Я вырвал у него признание в тайной победе и высмеял его.

Нетрудно догадаться, что было время, когда перед ним были открыты уже все двери, а дверь уборной все еще не поддавалась его усилиям, вот она и стала целью его усилий; он был похож в этом на молодого хирурга, который мечтает провести трудную операцию.

Он никому не признавался в этом, потому что знает: то, что составляет его внутренний мир, не найдет отклика у окружающих.

Может, его не однажды отругали или отталкивали подозрительным вопросом:

– Чего ты там крутишься, что ты там вечно копаешься? Не трогай, испортишь. Сию секунду марш в комнату!

И поэтому он работал тайком, украдкой, и в конце концов – открыл.

Обращали ли вы внимание, как часто, когда раздается звонок, вы слышите просительное: «Я открою!»

Во-первых, замок у входной двери тугой; во-вторых: это чувство, что там, за дверью, – взрослый, который сам не справится и ждет, пока

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату