– Когда наши освободили Украину, мы и вернулись домой, на Родину. Жить было негде – сразу стали строиться; тяжелая это работа для нас, баб и стариков, но что поделаешь, ведь все уничтожили фашисты проклятые. Хорошо, что Егорушка с Марусей вернулись пораньше, а то я не знаю, что бы со мной было.

– Ладно, – успокоил мать Коля, – все будет хорошо, мы еще поживем, а ты внуков понянчишь, вот увидишь. Расскажи мне об отце, что тебе известно о нем?

– Отец твой Никита так и сгинул на войне, не увидел героев-сыновей: Жалко его очень – не повезло ему. Ну что ж, на все Воля Божья, такова, наверное, его участь. Пришла на него похоронка не так давно. Похоронен где-то в Польше в братской могиле. Егор позже собирается отыскать и съездить обязательно на братскую могилу.

– А где сейчас сестры Клава и Вера?

– Да, доченьки тоже маялись в войну, где ни попадя скитались, но, слава Богу, вернулись живые домой. Жить и приглядывать за ними я уже не в силах, и Егор определил их в детский дом в Подмосковье как несовершеннолетних. Ты, может быть, с ними встретишься, а вот я, наверное, не увижу своих кровиночек. – и она горько зарыдала.

Николай стал ее успокаивать и утешать, и в этот момент во двор быстрым шагом вошел Егор с женой. Братья обнялись горячо и похлопали друг друга по спине.

– Здорово, брат! – радовался Егор, – как я рад встрече с тобой. Наконец-то вернулся, мы уже заждались все тебя. Я тебе писал, но ты, лентяй, отвечал мне совсем редко, а может, и письма не доходили.

Мать радостно наблюдала за разговором братьев и счастливо улыбалась. Маруся хлопотала с проснувшейся Анечкой, и за ширмой стала ее кормить грудью.

Ну ладно, соловья баснями не кормят – нужно помыться с дороги, переодеться, – и Егор достал Николаю свежее белье.

Притащил два ведра холодной воды с колодца, и братья стали шумно поливать друг друга и мыться. Маруся, уложив заснувшего ребенка, засуетилась на кухне. Егор вытащил самодельный стол из дома, установил его под яблоней, и они уселись за него. Егор поставил на стол пол-литра хорошей водочки, припасенной заранее в ожидании Николая.

– Гоп – треп калошами, ни коровы нет, ни лошади, не гогочет, не ревет – меня горе не берет. – Вспомнил Егор одну из любимых частушек Николая в юности, и они оба рассмеялись.

– Да не такие уж мы бедные, – вступила в разговор мать, – Егорушка молодец, много работает, и все у него ладится. Бери с него пример и ты, Колюшка, заводи семью, строй себе дом, обживайся.

– Да, конечно, мать, всему свое время, все и у меня будет, но дайте мне время. Маруся тем временем спешила и подавала на стол. Принесла свежеиспеченный хлеб, квашеную капусту, сало знаменитое, приготовленное по собственному рецепту, свежий зеленый лучок, редиску с огорода. Сварила картошечки горячей с укропчиком и чесночком, отчего аромат пошел такой, что Николай сладко причмокнул – давно не было такого застолья в кругу родных и близких для него людей.

– Ну что ж, братец, с возвращением тебя, родной наш! Слава Богу, что остались живы, победили врага, разгромили его, – они чокнулись и выпили. – А теперь, Коля, расскажи немного о том, как воевал, что пережил: скинь все

с души, и легче станет.

– Нет, ты, как старший брат, начни и расскажи о себе первым.

– Ну хорошо, после мобилизации я был командирован на службу в Москву в противовоздушную оборону – в ПВО. Немецкая авиация оголтело и рьяно делала налеты на столицу. Я прошел быстрые курсы, служил в зенитном подразделении. Дослужился до звания старшины. По ночам, особенно в 1941–1942 годах, немецкая авиация прорывалась в небо над столицей. Порой небо было усыпано фашистскими стервятниками со свастикой на крыльях.

Так вот, мы, еще зеленые бойцы, из своих сорокопяток прореживали небо от них – стреляли на поражение. Вой сирен, прожектора, хлопанье зениток и горящие самолеты.

– А где же наша авиация была, почему допускали их близко к столице?

– Наша авиация встречала их, конечно, просеивала, но в первые годы войны силы в небе были неравные: у немцев было явное превосходство. В последующие годы ситуация поменялась, и немецкие силы все реже и реже могли прорваться к Москве – наши их не подпускали близко. Ранен я не был, хотя часто был на волосок от смерти, но, видно, судьба была со мной и защищала меня от смерти.

– Ну а где ты со своей женой познакомился?

– Она тоже служила в войсках ПВО, сначала у нее были дирижабли, противовоздушные шары, а позже она вступила в зенитчики: воевали вместе, она дослужилась до звания старшего лейтенанта. Я встретил свою Машеньку, свою любовь. Война войной, а жизнь продолжается, и вот мы вместе, и у нас есть доченька.

Они подняли рюмки и стоя выпили за Победу, как полагается.

– А теперь, братец, я хочу послушать тебя.

Николай поведал Егору обо всем, через что он прошел, что испытал все тяготы войны на своей шкуре: и лагерь, и ранение, и преследование Тоньки-пулеметчицы, о том, что она убила огромное количество мирных жителей, и обо всем, что накипело за время войны.

Николай закурил самокрутку и поведал Егору следующее:

– Сначала я работал на коммуну здесь, в селе, на полях целое лето. Затем мне предложили вступить в партизанский отряд «Смерть фашистским оккупантам». Я дал согласие, так как хотел на фронт. Перед отходом в лес я передал двух наших лошадей партизанам, а сам решил на денек задержаться

– проститься с любимой девушкой. Но о лошадях, переданных партизанам, прознал Леха Колтун. Уже перед самым уходом в лес он меня и накрыл с нарядом немцев. Меня арестовали по подозрению в связях с партизанами, вместе со мной были арестованы еще несколько односельчан, среди них и Митя Логунов.

– Митя? – переспросил Егор, – а он сейчас здесь, в деревне, вернулся твой ДРУГ.

– Да? – Николай очень обрадовался сообщению брата. – Вот как, значит, жив, курилка!

– Вернулся домой с девушкой, бравый парень, держится молодцом!

– Дальше нас направили в Локоть через Кокоревку, а сопровождали нас мадьяры. Шли через лес, и здесь мы уцелели только чудом, потому что по пути нас заставили тащить бороны, чтобы разминировать дороги. Некоторые подорвались.

Пригнали нас в Локоть, загнали в бывшие царские конюшни, которые были переоборудованы в лагерь для военнопленных, инакомыслящих и подозреваемых в связях с партизанами. Много мы там повидали, много всего натерпелись. Гоняли нас на черные работы, кормили впроголодь. Зимой вспыхнул тиф, унес очень много жизней. Мы с Митей выстояли, но силы были на пределе.

Была на службе у немцев одна русская баба, Тонька-пулеметчица,