– Нужно поменять Ленни памперс.

Мальчик ухватился ладонями за щеки отца.

– Так и знал, что ты готовишь мне этот подарочек. – Франк посмотрел в глаза сыну и сообщил – на полном серьезе: – Как только доработаю мое солнечное покрытие, займусь кое-чем еще.

Ленни залился смехом, и отец поделился с ним замыслом:

– Намажу вот этим твоим… гренки старой… мерррзавки.

Лола сделала страшные глаза, и он спросил – со всей искренностью, на которую был способен:

– А разве она заслуживает лучшего?

Он скоро поймет. Лола не сомневалась, что это вопрос времени. Рано или поздно муж прозреет. Ладони стали влажными, горло перехватил спазм. Франк наклонился, поцеловал ее в шею и прошептал на ухо:

– Не представляешь, как мне хочется собственными руками придушить семейную террористку…

Стены выгибались под напором зимнего ветра, а Лоле казалось, что она вот-вот задохнется в знойном воздухе пустыни, которая взяла в плен Бертрана. Она видела Франка через прутья спинки, чувствовала себя механической балериной под стеклянным колпаком. Немой куклой. Ей было нечем дышать, горло саднило, но стюардесса в ней победила, и она беззаботно улыбнулась.

19

До лица Бертран так и не дотянулся, а вот ноги – с третьей попытки – развязал.

Машина набирала скорость, они явно приближались к населенному пункту. Раздался гудок клаксона. Кричать нельзя.

Он изменил тактику. Закрыл глаза. Прислушался. Слово «сейчас» звенело в голове, как будильник. Какая у них скорость? Вторая машина идет перед ними или сзади? Их четверо, я один. У них оружие. У меня – только… Моя жизнь.

Бертран намотал лямку рюкзака на правую руку, сорвал с головы «капюшон», вскочил, изо всех сил ударил сидевших впереди бандитов и упал на брезент. Раздались крики, грузовик затормозил, взвизгнув шинами, и Бертран выпал на асфальт. Вскочил и бросился бежать по улице, закидывая за спину рюкзак.

Направо. Налево. Прямо. Солнце слепило глаза, вслед ему стреляли. Выше. Рядом. Попали в руку. В плечо. В спину. Бертран бежал, бежал, бежал.

И рухнул на землю.

20

– Что это? – Франк взял подарок, который Мегера приготовила для Ленни. Сидевший на полу малыш разорвал обертку, но поднять тяжелый предмет не мог.

– Библия? – удивилась Лола.

Наступившая тишина была соткана из удивления, озадаченности, недоверия, улыбки, разочарования и гнева.

– Зачем им Библия? – поинтересовался Франк, вскочив на ноги. – Уж точно не для изучения латыни, поскольку книга на французском.

Расположившаяся в кресле Королева Милан смерила внука красноречивым взглядом: «Ты всегда будешь маленьким мальчиком, которому я читала эти прекрасные истории!» Синклит психиатров наверняка заинтересовался бы ее случаем. Возможно, нашел бы дефектный ген. Или фрустрацию[47]. Франк считал, что его бабка испытывала потребность подавлять окружающих, а религия была ее любимым «инструментом». В глубине души Мегера не была уверена в существовании даже самого завалящего божка, но в компании Господа ощущала свою значительность, ведь Он так велик и прекрасен! Себе Королева Милан отводила место рядом с Ним.

Франк говорил Лоле, что его бабка беспричинно и беспардонно зла. Ей нравится быть злой.

Старуха положила узловатые пальцы с ярко-красным маникюром на колени и улыбнулась.

– Право, Франк, ты задаешь странные вопросы! Зачем твоим детям Библия? Да затем, чтобы Ленни и Мария никогда не забывали свою прабабушку.

– Вот что я тебе скажу: в тот момент, когда твоя душа отлетит в мир иной, ты перестанешь существовать для меня и моих детей!

– Библию нельзя выбросить, мой милый мальчик. Слово Господа бессмертно.

– Нельзя? Смотри внимательно!

Ни Лола, ни Мари-Анж, ни Эльза не успели среагировать – инженер вырвал несколько первых страниц и прошипел с густой ненавистью в голосе:

– Ты похожа на эти бумажонки, нет – на осенние листья, которые ветер срывает с деревьев и впечатывает в землю! Они разлагаются, гниют, и о них забывают. Путь к возрождению лежит через забвение!

21

Очень старая женщина прижала ладонь в груди: ей стало дурно. Жеральдина побежала за водой, Лола кинулась вызывать «Скорую». Через полчаса врач решил, что госпитализация будет правильным решением. Клод испепелил сына взглядом, Франк ответил тем же.

– Если бы ты не позволял ей изображать «госпожу», ничего подобного не случилось бы, папа!

– Это моя мать, и я запрещаю тебе говорить о ней в подобном тоне!

– Прошу тебя, Франк, – взмолилась Мари-Анж. – Мне ужасно жаль… я совсем растерялась… и…

Свекровь Лолы укрылась в гостевой комнате, а ее муж и сын переругивались в саду, решая, на какой машине ехать. Жеральдина закрыла дверь и посмотрела на дочь.

– Франк прав, – сказала Лола.

– Знаю… Но ему пора научиться прикусывать язык. Мегера не вечна.

– Мама! Это не дает ей права вести себя кое-как при полном нашем попустительстве.

Жеральдина вздохнула и перевела взгляд на балконную дверь, Лола задумалась, не относится ли упрек к ней самой.

– Старая злюка умело направляет твоего мужа куда хочет, а он как полный идиот доставляет ей это удовольствие.

– Ты говоришь так только потому, что это меняет все твое расписание!

– Не могу поверить, что ты это сказала! – обиделась Жеральдина.

– Я тоже, мама, я тоже… – Лола отвернулась к телевизору.

Далеко от Безансона Папа Римский читал проповедь миллионам верующих с экрана телевизора. Его слова переводились на миллион языков. Погода была отвратительная.

Жеральдина встала перед дочерью, загородив понтифика.

– Ты права. Возможно, Франк единственный, кто не лицемерит, но я бы предпочла провести этот день мирно. Поэтому сделай милость, не собачься со мной и не злись!

Жеральдина ушла, а Лола осталась в гостиной. Она бы не возражала против легкого недомогания, чтобы не видеть всего этого цирка! Главный католик мира уступил место Микки-Маусу. Ленни и Мария бросили игрушку и со спринтерской скоростью поползли к телевизору, поднялись на ножки, держась друг за друга, и тут же плюхнулись на пол. Засмеялись. Появилась Эльза и включилась в детское веселье. Она хохотала, пела, передразнивала племянников.

– Она живет в их мире, – заметила Мари-Анж, а Лола опустилась на колени и спряталась во вселенной Эльзы.

22

Клод и Франк Миланы вернулись, когда таймер на плите звонком возвестил о готовности птицы.

– Пахнет восхитительно! – хором крикнули отец и сын, ворвавшись на кухню в куртках и почти радостном настроении. Они проголодались и хотят пить! Мадам Милан-старшую оставили на ночь в больнице, под наблюдением.

– Нам следует волноваться? – спросила Мари-Анж.

– Не настолько, чтобы проигнорировать этого роскошного гуся!

– А салат-салат (определение Эльзы) есть не будем? – удивилась Жеральдина.

– Давайте по-немецки, «с основным блюдом», – предложила Лола.

– Схожу за пирожковыми тарелочками.

Лола не торопясь влезла на табурет, достала посуду, спустилась, прошла мимо балконной двери, полюбовалась танцем самолетов в рождественском небе, вспомнила, как смеются пассажиры, распивая шампанское… Счастливого Рождества, любимый… Она вернулась в столовую, где сотрапезники восхищались золотистой корочкой гуся. Клод Милан ущипнул жену за руку:

– Загорелая птичка! Совсем как ты после солярия.

Франк «не заметил» шутки – был занят «расчленением» гуся. Теща передавала ему тарелки, и он раскладывал еду, поливая ее соусом. Себе он взял крылышки и ел их без ножа и вилки,